Cтарый 4емоданЧасть вторая САНКТ-ПЕТЕРБУРГ
1
КОМЕДИАНТЫ ПРИЕХАЛИ
Сосняк да ельник вперемежку с редкими чахлыми березками. Березки оголены, даже снег на ветвях не держится. Бесконечные жердяные изгороди, местами — щелястые тесовые заборы, чаще — из горбылей.
Изгородями часто обнесены пустые кочковатые пространства с купами редких, ощипанных деревьев. Здесь, очевидно, собираются строиться.
Кое-где виднеется жилье с незатейливыми пристройками. Домики больше трехоконные, все на один образец, с неизбежной «светелкой», урезанной в крышу. Оконца нередко затянуты воловьими пузырями, местами прорванными и заткнутыми чем попало. Если стекла — то лиловато-зеленые, отливающие радугой. Крыши крыты дранью, лубом, полосками покоробившейся древесной коры, изредка — тесовые. Соломенных не видно — солома дорога.
Изредка мелькнет широкий, поместительный барский дом шатром, с раскрашенными балясинками и «мизилинами» 1 на три-четыре стороны. Крыши, тесовые или железные, окрашены красным или зеленым.
Столбовой тракт — в выбоинах, снежных валах.
Проехали уже две заставы, вот и третья. Караульня не на русский манер. Столбы — с желто-черными косыми полосами; такие же полосатые рогатки.
Бритые караульные в нагольных тулупах до пят и уха-стых шапках долго проверяют «грамотки»; считают людей в кибитках, запускают руки в сено,— щупают непрописан-
1 Мезонинами
158
ное. Ребята в повозках истомились, изломались, каждая косточка ноет. Тащатся почитай две недели. Намерзлись и наголодались. Обросли щетинистыми бородками. Пользуются малейшим поводом, чтобы выбраться из кибиток и потоптаться по снегу.
К Питеру стало теплее, а то--беда. В кибитках не было мочи сидеть, боялись обморозиться, а то и совсем замерзнуть. Спасение одно — вылезай и труси рысцой за кибиткой верст с десяток,— тогда согреешься, а иной раз так и жарко стане^.
Сейчас кругом белесая мгла. День, наверно, давно уже наступил, только определить не по чему. Часов не имеется, и солнца не видно. В воздухе медленно плывут беспорядочно разодранные клочья тумана. Противная изморозь заползает в ноздри и глотку, неприятно щекочет. Поднимаются полосатые рогатки.
Тронулись дальше. Волны на дороге вздыбились грознее. Поубавились изгороди, больше стало попадаться домишек и даже каменных, в два жилья домов.
Навстречу пронеслись два-три диковинных возка — таких в Ярославле не видно: шестерка лошадей цугом, на полозьях целый дом со стеклами, на запятках — лакеи в галунах, с рыжими мохнатыми воротниками, похожими на львиную гриву. На лошадях верхами — «фалеторы»1 с длинными кнутищами; орут и гикают. Два раза загоняли кибитки комедиантов в канавы, а те и так еле тащатся. -
Свернули вправо на прямую и широкую першпективу. Здесь оживления больше. Дома — почти что стена к стене, чуть ли не наполовину каменные. Только за соснами и елями в палисадниках они плохо видны. Влево разворачиваются прямые улицы поуже. И здесь видно больше деревьев, чем домов.
Слева —широкая улица, дома почти сплошь каменные, в два-три жилья. И пустырей сравнительно немного. Конца улицы не видно, он теряется где-то в туманной мгле.
— Невская першпектива,— говорит Федор Волков.
Его сожители по кибитке — Ваня Нарыков и Гриша Волков,—оттискивая друг друга, стараются заглянуть в слюдяное окошечко сбоку. На перекрестке улиц идет
1 Форейторы,
159
какая-то большая стройка. Груды кирпича, штабели бревен и досок, набросанных как попало, загородили все проезды. Повозки с трудом пробираются у обочины канавы, вырытой вдоль домов. Того и жди — опрокинутся в канаву вверх полозьями.
Из поперечной улицы, как раз перед повозкой Федора, на рысях выносится небольшая каретка на колесах, желая перерезать комедиантский*обоз. Каретка задевает высоким скрипучим колесом за оглобли комедиантской повозки, кособочится и, минутку помедлив, валится на бок в канаву, дверцей кверху.
Пара лошадей волочит ее некоторое время в таком положении, но затем останавливается. Пристяжная скользит в канаву. Бывалый кучер в момент падения ловко спрыгивает на штабель досок, прочно утверждается на них и чешет затылок с озадаченным видом.
Комедианты выскакивают из повозок и спешат к месту катастрофы» Кучер встречает их, как старых знакомых, приветливой улыбкой, крутит головой и говорит:
— Эк незадача! Ан и на боку... А? Скажи на милость!
Федор и Ваня уже хлопочут у опрокинутой кареты.
Пытаются открыть дверцу, ставшую теперь западней. Дверцу заело, и она не поддается. Внутри, через запотелое оконце, видно что-то копошащееся.
Соединенными усилиями почти отдирают дверцу. В отверстии показывается женская головка в белом пуховом капоре с голубыми лентами. Раскрасневшееся хорошенькое личико весело улыбается, чуть не хохочет,— значит, не ушиблась.
— Ух ты! — говорит девушка.
Светятся задорные карие глаза, сверкают два ряда смеющихся зубов, все ярче разгорается румянец на щеках.
Тройка комедиантов стоит не на земле, а на колесах кареты. Все трое тоже невольно улыбаются.
— Позвольте вам помочь выбраться из западни,— говорит Федор Волков.
Протягиваются две руки в пышных меховых обшлагах. Комедианты подхватывают девушку, поднимают ее на воздух и ставят на землю.
— Гопля! — говорит, шутя, девушка — Спасибо за спасение. Вы не купцы, господа?
— Мы — комедианты, сударыня,— улыбаясь, говорит Федор.
160
— Ко-ме-ди-ан-ты? — даже приседает спасенная.— Ново и необычно. Да вы не с луны изволили свалиться, господа комедианты? Может быть, я сплю, и мне спится вся эта комедия?
— Вы не изволите спать, и мы действительно комедианты.
— Ну, тогда, значит, все же с луны.
— Чуточку поближе и пониже,— с удовольствием поясняет Гриша хорошенькой девушке.— Только с волжских берегов. Мы — ярославские.
— Это и будет с луны, поелику мы никогда таковых не встречали. Комедианты у нас бывают либо заграничные, либо никакие.
— Вы не ушиблись? — участливо спрашивает Федор.
— Немножко. Колени. Но это пустяки. Благо голова цела на плечах. Так вы,, значит, комедианты, господа? Из Ярославля? Теперь я припоминаю. Был разговор о каких-то ярославских искусниках у государыни. Я, видите ли, фрейлина,— пояснила она.— Не иначе как о вас разговор шел. Вас как звать, господин комедиант?
— Федор Волков. Федор Григорьевич.
— А меня — Елена Олсуфьева. Елена Павловна. Вот и познакомились.
Девушка подает Федору руку.
— А эти господа — спасители?
Федор назвал товарищей. Елена Павловна и им пожала руки.
— Ну, вы, там! Буде балакать! — сердито кричит кучер.— Помогай возок поднять. Гляди, сзади целый черед народу. Ругаются.
Комедианты в одну минуту извлекли легкую каретку из канавы и установили ее на дороге.
— Господа комедианты, вы — мои спасители. Рада буду видеть вас у себя как дорогих гостей. Прошу запомнить: на Васильевском острову, дом Олсуфьевых. Вам всякий покажет. В любой день часов около четырех меня дома застанете. Буду чрезвычайно рада. Не обманывайте,— говорила Елена Павловна, вновь залезая в карету.
Комедианты неловко кланяю^я.
— Так непременно, непременно,— настаивает девушка, не закрывая дверцы.— Вы обязательно должны дать мне слово, что не обманете.
— Даем,— говорит за всех Гриша Волков.
161
— Смотрите же! — грозит пальчиком девушка. Потом поворачивается к кучеру: — А ты, смертоубийца, можешь ехать дальше. Да только шагом, и не засыпай.
Карета, немилосердно скрипя смерзшимися колесами, трогается дальше.
Комедианты, усевшись в свою отставшую кибитку, долго молчат. Первый нарушает молчание Гриша. Усмехаясь, он крутит головой и говорит:
— Происшествие! Еще ничего не видя, а комедии уже начались. .
— Красивая! — замечает Ваня Нарыков.— На Татьяну Михайловну похожа, только веселее. Похожа ведь, Федор Григорьевич?
Федор ничего не отвечает.
Охочим ярославским комедиантам известно, что их приказано доставить в собственную ее императорского величества вотчину в Смольном доме.
Федор Волков никогда там не был, однако соображает, что теперь уже неподалеку. Знает также, что там помешается девичий монастырь. Сообщает об этом спутникам.
— Вот на! Значит, к монашенкам? — весело вырывается у Вани Нарыкова.
— Новая комедия! Может, и по кельям к ним разместят? — хохочет Гриша Волков.— Катавасия! Совсем не на ярославскую стать!
Всем это кажется очень забавным. Ребята хохочут и издеваются над питерскими порядками.
— Только бы не к Старой; к старой я не пойду,— решительно заявляет Гриша.— Вот на ту чтобы похожа бк-ла, на фрейлину... Тогда согласен.
Вот и Смольный. ПовозКи сгрудились у ворот. Комедианты вылезли на волю.
Высокие, ярко-голубые -с золотом купола собора. Красивые, широко раскинувшиеся каменные строения. Много каких-то пристроек, флигелей,— все каменное.
Бесконечные стояки ограды,' между ними чугунные решетки с золочеными пиками. Обширный двор чисто выметен. •
У настежь распахнутых ворот — стайка молоденьких монашенок-послушниц в остроконечных черных колпачках. При виде стольких незнакомых и молодых «мирских» дяденек неловко хихикают, подталкивают^ друг дружку лок-
162
тями, прячут румяные личики в широкие рукава. Видны только задорные глазки, бегающие, как мыши.
Вапя Нарыков, подталкивая Гришу в бок, тихо шепчет: — Выбирать вышли... Приободрись, Гришуха, Глянь-ка, как вон та, фрейлина, на тебя воззрилась. Погиб парень!
! Монашенки неожиданно, всей стаей, как воробьи, вспархивают и убегают в ворота.
Федор Волков объясняется с подошедшими двумя офицерами в одних мундирах. Один из них — подпоручик Дашков, намного опередивший комедиантов, другой — неведомо кто.
Всю компанию ведут в боковую пристройку,— комедиантский корпус,— и размещают в камерах по двое.
Федору Волкову, кроме этого, отводится отдельный «кабинет» для занятий.
Перед размещением незнакомый офицер обратился к комедиантам с несколькими словами:
— Господа комедианты! Я — сержант Бредихин. Повелением государыни определен иметь надзор за вами и довольствием вашим. С жалобами и нуждишками вашими имеете обращаться ко мне и ни к кому иному. А наилучше, ежели жалоб никаких не окажется. Все распоряжения — через старшого вашего, Федора Григорьевича. О благопристойном поведении вашем напоминать не смею, поелику оное само собою разумеется. А засим — с прибытием честь имею, и марш по местам!
Весь этот день был посвящен чистке, бритью и мы-{гью. Сейчас же после завтрака всех сводили в баню — здесь же, на заднем дворе. Мылись все с превеликим удовольствием. Никто, исключая Федора Волкова, и не подозревал о существовании такого приятного заведения, как баня. В Ярославле искони ведется так: если требуется основательно помыться, то лезут в русскую печь и там полощутся и парятся, пока дух не сопрет. После этого по зимнему времени выбегают голышком во двор и катаются по мягкому снегу. Летом и того проще: идут полоскаться в Волгу или в Которостль. .
При общежитии имелись своя собственная столовая, повар и два прислужника, приставленные только к комедиантам. В поместительной столовой можно было также проводить и занятия. Кроме того, разрешалось пользоваться для больших проб придворной сценой, помещавшейся в
163
одном из главных корпусов Смольного. Здесь был довольно. поместительный, театр, уютный и роскошный, какого нашим комедиантам еще не случалось видеть. Он был оборудован лет пятнадцать тому назад самой Елизаветой, в бытность ее поднадзорной цесаревной, когда поле ее деятельности ограничивалось одним Смольным двором. К этому театрику императрица питала нежную привязанность, приказывала поддерживать его в чистоте и порядке, в память своей невеселой и тревожной молодости. Здесь она годами, с часа на час, ожидала своего заточения в монастырь, в крепость, в дальнюю ссылку. Здесь сколачива-ла преданный себе кружок «любителей»- сценического искусства и придворной интриги. Здесь, под сенью кулис, зрели и развивались бесчисленные планы свержения с пре?' стола дражайшей кузины Анны Иоанновны,— планы, один другого несбыточнее и фантастичнее. Здесь же протекали в изобилии и интриги мен.ее рискованного характера, в которых у молодой, жизнерадостной, обаятельной и красивой цесаревны никогда не было недостатка. Все обиженные, обойденные и недовольные «большим двором» невольно льнули к маленькому двору^очаровательной цесаревны,— такой легкомысленной, непритязательной и нечестолюбивой, так далеко как будто бы стоявшей от всякой политики.
Здесь же, в недостроенном Смольном соборе, как-то под вечер был совершен тайный обряд брака цесаревны с ее «нелицеприятным и нелицемерным другом», бывшим придворным певчим Алексеем Григорьевичем Разумовским.
Он и ныне, этот бывший черниговский казак и певчий, верен своим природным склонностям. Будучи законным супругом императрицы всероссийской, он ни во что не вмешивается, ни на что не претендует, живет себе и довольствуется немножко сложным титулом «его высокографского сиятельства, господина обер-егермейстера ее императорского величества, лейб-компании капитан-поручика, генерал-аншефа, лейб-гвардии конного полка подполковника, действительного камергера и разных орденов кавалера». s
Все эти звания не налагают на него ровно никаких обязанностей^ кроме одной,— быть «нелицеприятным и нелицемерным другом» увядающей императрицы и числиться отцом ее дочери, воепитываемой где-то за границей за тридевять земель.
164
Репетиррвавшие после бани на исторической сцене одну из пьес Сумарокова, охочие ярославские комедианты едва ли знали обо всех этих исторических подробностях. Они восторгались уютом и роскошью театра цесаревны, но со* всем не подозревали о разыгрывавшейся здесь некогда сложной театрально-политической игре. Театр сослужил свою службу и находился сейчас в почетной отставке за выслугой лет,
2
ПЕРВЫЙ ДЕНЬ ТВОРЕНИЯ
Обедали поздно. В Ярославле в это время уже гото-вятся к ужину. Не успели выйти из-за стола, как за окнами послышался скрип полозьев и чей-то высокий и картавый раскатистый голос. Минуту спустя в столовую влетел небольшого роста господинчик в темно-зеленом бархатном кафтане, белых чулках и белом напудренном парике, одетом заметно на бок.
— Кто здесь Федор Волков? — картаво закричал господин еще с порога, зачем-то стремительно обегая вокруг .стола и низко нагибаясь к лицу каждого обедающего. К— Я Федор Волков,— сказал начальник комедиантов, поднимаясь с места.
А! Здравствуй, друг! — крикнул посетитель и сунул 'Федору .руку.— А ну, покажись!..
Он вытащил Федора за руку на середину комнаты, без щеремонии стал крутить его статную фигуру, осматривая ^спереди и сзади, даже поднимался на цыпочки, прищуривался, усиленно моргая слегка воспаленными веками, fc: Федор невольно рассмеялся. Рассмеялся и странный посетитель. Хлопнул Волкова по спине, в восторге крикнул:
— Хорош молодец! Сядем... К . Уронил Федора на диванчик у окна, и сам с разбега плюхнулся около.
— Ну, так вот-, друг ты мой единственный... Ах, да! рЗертова память!.йг Он стремительно вскочил, метнулся к Кгголу.— Надо ж познакомиться! Здорово, ребятишки! Я — Сумароков. Бригадир Сумароков, Александр Петрович. Щрошу любить и жаловать, а я вас уже лГоблю. Будем -Вместях театр уготовлять, свой, российский. Так — Сумароков! Сочинитель по части театральной и, как бы это
165 .............
<<<---
