Cтарый 4емоданНАШИ НРАВЫ
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
I
ПРИЕМНЫЙ ДЕНЬ
В исходе девятого часа утра мая месяца 187* года, его превосходительство Сергей Александрович Крив-ский, по обыкновению, окончил свой тщательный туалет и, сопровождаемый камердинером, вышел из уборной.
Струйка тонкого душистого аромата пронеслась по комнате с появлением его превосходительства.
Это был высокий сухощавый старик лет под шестьдесят, прямой и крепкий на вид, безукоризненных манер и красивой осанки.
Лицом и складкой он походил на тех шаблонных лордов, каких обыкновенно рисуют в иллюстрациях и изображают на сцене актеры. У него были резкие правильные черты когда-то красивого лица, прямой с маленькой горбиной нос, плоские желтоватого отлива щеки с седыми, опущенными книзу бакенбардами и серебристо-курчавые волосы с падающей на лоб прядкой, как у Биконсфильда на портретах. Усов он не носил; это место было тщательно выбрито. Несмотря на морщины и глубокие борозды под глазами, Кривский глядел бодрым и свежим стариком.
5
Одет он был просто и изящно. На нем был утренний длиннополый редингот из темно-синей рогожки, застегнутый почти доверху, с белевшим из бокового кармана кончиком батиста. Низенькие стоячие воротнички оставляли длинное горло почти открытым, что придавало его превосходительству птичий вид. Большая длинная голова держалась прямо, чуть-чуть откинувшись назад.
С первого же взгляда, брошенного на длинную, высокую и прямую фигуру старика, видно было, что перед вами человек хорошего тона и положения, привыкший к власти. Это сказывалось и в ровном, спокойном, чуть-чуть надменном взгляде серых, глубоко сидящих глаз, в осанке и в манерах этого «quite gentleman» как прозвали Сергея Александровича англичане, когда он несколько лет тому назад посетил Англию в качестве делегата какого-то международного съезда и пленил англичан своей респектабельностью, прекрасным выговором и безукоризненными манерами.
Английскую складку Сергей Александрович приобрел, впрочем, относительно не так давно — в шестидесятых годах, когда в канцеляриях появились английские бакенбарды и явился спрос на чиновников-англоманов. В то самое время Сергей Александрович Кривский, «подававший надежды», написал несколько проектов, ездил на казенный счет за границу и напечатал две статейки в «Русском вестнике». Он тотчас же обратил на себя внимание, как человек, владеющий пером «божественно» и обнаруживший несомненные государственные способности в проектах по всевозможным вопросам. За ним упрочилась репутация умницы и в служебных кружках относились с уважением к его способностям, такту и английской складке.
Кривский старался быть на высоте этой репутации. Он похваливал английских государственных людей, не одобрял французских, выписывал «Times» и «Punch», одевал и воспитывал детей по-английски,
1 «настоящего джентльмена» (англ.).
6
тщательно брил усы, пил портер и при случае порицал варварство аграрного устройства в России. Он называл себя европейцем, держал дом на широкую ногу — говорили, впрочем, что у него большие долги — и, несмотря на различные течения, являвшиеся в продолжение пятнадцати лет, с тех пор как он занял видный пост, он направлял свою ладью с удивительным искусством.
Товарищи его слетали, удалялись на более или менее почетные синекуры, а он был все на месте, все «стоял на страже государственных интересов», — как шутливо говаривал иногда Сергей Александрович в минуты хорошего расположения.
В последнее время, впрочем, Сергей Александрович, сохранив английскую складку, потерял уважение к английским государственным людям. Он стал реже похваливать их «мудрую осторожность» и увлекся «гениальным» и «решительным» Бисмарком. Тогда решительность начинала входить в моду, и Сергей Александрович с своим изумительным тактом очень хорошо понял, что пора и ему явиться Бисмарком во вверенном ему управлении.
Сергей Александрович подошел к трюмо, оглядел с головы до ног свою фигуру, поправил прядку серебристых волос, придав ей вид натурально ниспадавшего локона, бросил взгляд на свои красивые руки с длинными пальцами, поправил галстух и, взглянув на часы, прошел в кабинет.
Посреди огромной высокой комнаты, в которую врывался свет из четырех окон, стоял письменный стол громадных размеров. Зеленая мебель в готическом вкусе и шкафы, уставленные книгами, придавали кабинету строгий, деловой вид. По стенам висели портреты высокопоставленных лиц с собственноручными надписями, портреты супруги и детей Сергея Александровича и многочисленные фотографические группы. Стена, сзади письменного стола, занята была большой картой России, а по углам стояли бюсты иностранных особ и в том числе Бисмарка. Все в этом кабинете было строго и солидно, только один уголок его, составлявший как бы маленькую гостиную
7
с мягкой мебелью и столом, украшенным хорошенькими безделками и кипсеками \ несколько нарушал строгость остальной обстановки. Уголок этот служил местом приема дам.-просительниц, желавших иметь аудиенцию у его превосходительства.
Письменный стол был завален бумагами в папках и без папок, печатными записками, книгами, докладами и письменными принадлежностями. На столе стояли: громадная чернильница, лампа, свечи с абажурами, разные изящные вещицы и несколько фотографий, между которыми выделялся портрет замечательно красивой молодой женщины, обвитый венком из засохших цветов. Спереди было два кресла, а около места, где сидел Сергей Александрович, красивый курительный прибор.
Таков был кабинет, где в течение пятнадцати лет Сергей Александрович сидел на страже государственных интересов. В этот кабинет часто входили в горе и уходили веселые, но еще чаще входили с надеждой и уходили обезнадеженные... Уютный уголок видел много пролитых женских слез, но видал и улыбки. .. Много людских участей решалось в этой комнате.
Сергей Александрович подошел к столу, переставил число на календаре, уселся в кресло, закурил сигару, вынул из вороха?-газет, лежавших на столе, «Journal de S.-Petersbourg»2 и стал пробегать газету, тихонько отхлебывая чай.
Кривскому, однако, не читалось. Он взял другую газету, третью и отложил их в сторону. По лицу его пробежала тень. Он облокотился на локти и задумался. Случайно взор его упал на фотографию молодого офицера, и Сергей Александрович насупил брови.
Сын, любимый сын, приводил отца в отчаяние. Он не раз платил за него долги, сердился, но платил. Сын обещал исправиться, но вчера вечером жена опять умоляла его спасти сына. Который раз он спасал своего любимца, и опять спасать!
1 альбомами с иллюстрациями (от англ. keepsake).
2 «С-Петербургскую газету».
8
«Это, наконец, слишком! — вздохнул он. —Я поговорю с ним... Так никаких средств не хватит... И без того долгов много...»
Он позвонил. Вошел камердинер, плотный старик с узкими плутоватыми глазками на мясистом лице. Старик давно служил у Сергея Александровича и знал его вдоль и поперек.
— Александр Сергеевич встал?
— Нет-с, они изволят почивать.
— Разбуди его. Впрочем, постой... не надо...
«Пусть спит! — смягчился вдруг старик, любивший без памяти своего Вениамина. — Верно, он и лег-то недавно!»
— От Виктора Павловича курьера не было?
— Нет-с.
— Поди, братец, узнай... Да что там...— Он кивнул головой на дверь, — много народу?
— Кажется, немного.
— Так поди насчет курьера узнай, да потом попроси ко мне дежурного.
Сергей Александрович опять погрузился в размышления.
Курьер от Виктора Павловича волновал Крив-ского, волновал до того, что он поминутно поглядывал на дверь. Вчера Виктор Павлович должен был говорить об его стесненных обстоятельствах и обещал дать ему знать о результатах. Сергей Александрович уже не раз прибегал к этому средству и теперь снова вынужден был хлопотать. Его одолевали долги.
Вошел камердинер с сияющим лицом и подал конверт.
— Сию минуту привез курьер от Виктора Павловича.
Сергей Александрович быстро разорвал конверт и начал читать. Лицо его принимало выражение благоговейного умиления.
— Как он добр... как добр! — прошептал он, утирая навернувшуюся слезу. — Как добр!
Французское письмо, приведшее Кривского в такое настроение, содержало следующие строки:
«Дорогой Сергей Александрович!
9
Дело улажено. Я намекнул вчера князю о ваших обстоятельствах, и он, со свойственной ему высокой добротой, тотчас же решил дело. Вы, дорогой мой, получите сумму, которая если и не устроит вас совсем, то по крайней мере поправит ваши дела. Завтра приезжайте благодарить его. Не правда ли, какое высокое сердце? Как умеет он ценить наши труды! Подробности сообщу вам сегодня при свидании в совете. Вы, конечно, будете... Сегодня вопрос, в котором я рассчитываю на ваш голос... Пора... давно пора ecraser l'infame...1 Ваш Виктор Вельский».
Сергей Александрович снова перечел записку и повеселел. Он написал ответ и, отдавая письмо, прибавил:
— Отдай курьеру. Пусть едет с богом...
Василий, или Василий Иванович, как звали все
камердинера Сергея Александровича, казались, радовался не меньше барина. Он знал в чем дело и теперь был уверен, что на днях получит порядочный куш, который он занимал для Александра Сергеевича или, говоря проще, который он дал из своих сбережений, конечно за порядочные проценты и под вексель. Сумма была изрядная, тысяч до десяти, и Василию Ивановичу было отчего радоваться.
Он отправил курьера, а сам пошел наверх, в комнаты Александра Сергеевича, сообщить сыну о том, что отец получит порядочную сумму и, следовательно, Александру Сергеевичу надо приготовить список долгов.
Молодой чиновник уже дожидался у дверей кабинета и ждал момента, когда Сергей Александрович поднимет голову.
— Это вы?.. Здравствуйте!..'—промолвил Кривский, слегка наклоняя голову. — Кто там?
Молодой чиновник с точностью доложил: кто и по какому делу дожидается его превосходительства, причем положил на стол несколько докладных записок. Сергей Александрович пробежал лениво все записки, точно наперед зная содержание их, и заметил:
1 раздавить гадину... (франц.)
10
— Вы говорили о какой-то даме... Где же ее записка?
— Она выразила желание лично передать записку вашему превосходительству.
— А вам не сообщила по секрету? — пошутил Сергей Александрович.
— Я просил, но не сообщила.
— Как ее фамилия?
— Госпожа Трамбецкая... жена статского советника.
Сергей Александрович пожал плечами в недоумении. Фамилию эту он слышал в первый раз.
— Порядочная женщина?
— Кажется...
— Просите ко мне, кто приехал по службе, очередь вы, разумеется, знаете, а после я выйду к просителям...
Молодой бойкий чиновник вышел за двери, а Сергей Александрович придвинул себе папку с бумагами, развернул ее и взял в руки длинный карандаш. Лицо его приняло обычный деловой, серьезный, несколько скучающий вид, точно он готовился к скучному делу, давно ему надоевшему, и знал, что будет слушать и говорить одно и то же, что слушал и говорил вчера, третьего дня, год, два тому назад. Вначале, но это уже было так давно, приемы занимали его... Он тогда говорил, поощрял и советовал, а теперь все это приелось ему, как старый, ежедневно повторяемый урок, и он более подавал реплики, чем говорил.
Несколько лиц, приехавших по службе, были по очереди приняты его превосходительством.
С обычным терпением, слегка наклонив голову, выслушивал Сергей Александрович соображения о программе действий, которыми спешили отличиться его подчиненные, и только когда кто-нибудь выказывал уж слишком большое усердие и с бойкостью ученика, желающего отличиться на экзамене и получить двенадцать баллов, слишком увлекательно обещал натянуть вожжи, его превосходительство, чуть-чуть улыбаясь, останавливал говорившего словами:
11
— Только маленький дружеский совет: полегоньку натягивайте вожжи. Оно вернее, поверьте опыту старика.
Подчиненный, остановленный, так сказать, на всем разбеге, терял контенанс1 и конфузился.
Но его превосходительство приходил всегда на помощь, он отдавал справедливость «добрым намерениям» и, сказав несколько любезностей, протягивал руку, подавал несколько пальцев или, наконец, просто кланялся, давая знать, что больше говорить не о чем.
Когда, наконец, все эти, давно известные его превосходительству, соображения были окончены и последний посетитель откланялся его превосходительству, Сергей Александрович радостно вздохнул и в сопровождении бойкого чиновника направился в залу.
При входе в залу Сергей Александрович приосанился, остановился на пороге, взглянул на просителей, стоявших полукругом в зале, и не спеша направился по направлению к даме, сидевшей в сторонке. При приближении Сергея Александровича дама встала, откинула вуалетку и поклонилась. Кривский ответил ей вежливым поклоном и, подойдя поближе, увидел перед собою хорошенькую грациозную женщину, изящно одетую во все черное...
— Что вам угодно, сударыня?
— Я хотела бы поговорить с вами... без свидетелей!..— произнесла молодая женщина тихим голосом, поднимая глаза на Кривского.
В нежном взгляде ее больших, синих выразительных глаз стояла мольба.
— Я по семейному делу! т- прибавила она еще тише.
Сергей Александрович скосил глаза на черное кружево, мерно колыхавшееся над волнующейся пышной грудью, как-то молодцевато выпрямился и сказал:
— Прошу минутку подождать. Сейчас я буду к вашим услугам.
1 самообладание (франц. contenance).
12
Он еще раз поклонился и отошел к другим просителям, скоро покончил с ними и, вернувшись к даме,, произнес:
— Не угодно ли в кабинет?
Молодая женщина последовала за ним. У порога Сергей Александрович обернулся, пропустил молодую женщину мимо себя, бросив взгляд на круглую белую шею, на мягкие формы красиво изогнутого стана, и проговорил, указывая на диван:
— Вот сюда... Прошу, сударыня, садиться...
Молодая женщина села, но от волнения, казалось,
не могла начать. Сергей Александрович терпеливо выжидал, рассматривая в это время прехорошенькую головку с нежными, точно выточенными чертами лица. Вся маленькая фигурка ее была необыкновенно грациозна, изящна и производила чарующее впечатление. Кривский заметил хорошенькую родинку под глазами, чуть-чуть приподнятый носик, маленькие ручки и прелестные пепельные волосы...
— Простите, пожалуйста... — заговорила она мягким, слегка певучим голосом и выговаривая слова с малороссийским акцентом. — Я отнимаю ваше время, но мне придется просить вас выслушать меня терпеливо. Вы позволите?..
Она подняла глаза и взглянула нежно, вкрадчиво, точно ребенок.
— Я готов выслушать вас.
Она незаметно спустила с плеч мантилью, открыв красивую грудь и прелестную талию, сдернула перчатку, обнаружив прекрасную маленькую ручку с bague marquise1 на мизинце, поправила выбившиеся из-под шляпки волосы, бросила быстрый взгляд на старика, когда он опустил глаза, и собиралась начать свой рассказ, как в кабинете раздались шаги.
В кабинет вошел красивый, свежий молодой офицер, удивительно похожий на Сергея Александровича.
Сергей Александрович обернулся с неудовольствием.
1 перстень с камнем в овальной оправе (франц.).
13
Маленькая женщина взглянула на вошедшего, улыбнулась глазами и быстро опустила их.
— Ах, извини, папа... Я думал, что ты один!..— произнес офицер, быстро уходя из кабинета, успев бросить нежный взгляд на молодую женщину.
— Теперь вам никто не помешает... я слушаю вас.
Молодая женщина провела рукой по красивому лбу и начала грустным тоном свою печальную исповедь.
II
ИСПОВЕДЬ
— Несчастье мое в том, что я вышла замуж очень рано, почти ребенком; мне не исполнилось еще семнадцати лет, когда я надела подвенечное платье. Родители мои желали этой свадьбы, да и я была не прочь... Казалось, так весело быть молодой дамой!.. Мой жених показался всем нам добрым и порядочным человеком... Он был полтавский помещик и имел независимое состояние. Отец мой, помещик той же губернии, знал Трамбецкого, считал его хорошей партией для меня и, конечно, думал, что я буду счастлива... Отец так любил меня... И я верила... верила всему, что говорил мне тогда мой муж... Он был так ласков, так говорил о своей любви, что нельзя было не верить. В семнадцать лет легко верится...
Не успела я одуматься, как уже была замужем. Мы тотчас же уехали за границу и провели там два года, но боже! какие это ужасные были два года!.. Мой муж был ревнив, ревнив до сумасшествия-Ревности его не было пределов... Он ни на минуту не сводил с меня подозрительного страшного взгляда. Он боялся где-нибудь останавливаться на долгое время, и мы безостановочно переезжали из города в город по всей Европе. Достаточно мне было сказать, что мне нравится какое-нибудь место, чтобы мы ехали дальше... Он говорил мне о своей страсти и преследовал ревностью. Я не смела никуда выходить одна... Если, случалось, он уходил, то запирал
14
меня на ключ одну в комнате и возвращался с подарками, которыми задаривал меня, думая, вероятно, этим купить мою любовь. Он ревновал решительно ко всем без разбора, ревновал к случайным соседям в вагоне, за табльдотом, ревновал к... кельнерам, оскорбляя меня на каждом шагу... Жизнь моя была невыносима... Я просила, умоляла его не оскорблять меня, верить мне... Клянусь богом, я не подавала ни малейшего повода и сама избегала общества, и решилась нести крест свой, как следует порядочной женщине, но ничего не могло подействовать на этого безумного человека. Он выслушивал меня и как-то страшно засматривал мне в глаза... Он обещал побороть в себе ревность и допрашивал, люблю ли я его и как люблю... Ответы мои не удовлетворяли его... Он бранил меня, зачем я вышла за него замуж, зачем не сказала, что не люблю его и, бешено осыпая меня поцелуями, шептал, что я обманываю его... На него находили порывы какого-то безумия... Ему, казалось, доставляло удовольствие меня мучить... Случалось, он терял всякое уважение ко мне и заносил надо мной руку...
Понятно, что я не могла его любить. Я стала лишь бояться его.
Молодая женщина не могла продолжать... Слезы душили ее... Она склонила голову и беспомощно опустила руки...
Нежный, певучий тон ее голоса, беспомощный детский открытый взгляд, — все в ней дышало такой искренностью, таким горем, что Сергей Александрович, знавший хорошо цену женских слез и видевший на своем веку немало житейских комедий, почувствовал нечто вроде участия к хорошенькой страдалице и заинтересовался ее рассказом...
Слезы тихо капали, словно жемчужины, из ее глаз. Под бременем воспоминаний головка склонялась все ниже и ниже.
— Успокойтесь, сударыня... Успокойтесь, прошу вас... Позвольте узнать ваше имя?..
— Валентина Николаевна.
15
.....................
<<<---
