Cтарый 4емоданБЕЗ ИСХОДА
I
Утром 186* года, в один из мокрых апрельских дней, перед небольшим деревянным домом глухого переулка на Петербургской стороне остановилась извозчичья карета. Из нее торопливо вышел пожилой плотный господин в сером пальто и серой шляпе, взглянул на номер дома, затем вынул из бокового кармана шагреневую записную книжку с застежками, основательно развернул ее, внимательно прочел записанный в ней адрес и сильно дернул за колокольчик. Прошло с добрых пять минут, пока не вышел дворник, поспешивший, при виде кареты, поклониться и спросить:
. — Вам кого угодно, генерала Ожигова?
— Здесь живет господин Черемисов? Глеб Петрович Черемисов? — отчеканило серое пальто.
— А я полагал, вам генерала! — проговорил дворник, несколько разочарованный. — Черемисов здесь. В восьмом номере, через двор, во второй подъезд, первая дверь налево!.. А то идите за мной!
Дворник привел серого барина в темные сени и немедленно исчез, словно сквозь землю провалился. Серый барин позвонил на этот раз не очень сильно, но и не очень тихо. Ему отворила дверь старая кухарка, пропустила в переднюю, заперла двери и, не спросив
5
гостя, кого ему нужно, указала на вешалку, промолвив: «Сюда повесьте!» — и быстро скрылась в темный коридор. Серый барин улыбнулся, бережно повесил пальто, оглядел переднюю, — передняя была неказиста,— снял с правой руки серую перчатку, раза два крякнул и наконец постучал в первую попавшуюся на глаза дверь.
— Войдите! — ответил свежий мужской голос из-за двери.
Серый барин вошел в большую, скромно меблированную комнату и очутился лицом к лицу с высоким мужчиной лет двадцати шести — семи. Оглядев быстрым взглядом молодого человека, серый барин заметил умное — не из красивых — лицо, зоркие, карие «с огоньком» глаза, несколько вздернутую, точно подсмеивающуюся верхнюю губу, слегка приподнятый нос и славные густые волосы.
— Вы господин Черемисов? — поспешил спросить, кланяясь, серый барин, по-видимому озадаченный спокойной позой молодого человека, который молча глядел в глаза гостю, пощипывая тонкими, цепкими пальцами свою кудрявую бородку.
— Я самый... А вы? — в свою очередь спросил Черемисов, отдавая поклон и разглядывая изящно одетого во все серое, крепкого, приземистого, пылающего здоровьем мужчину лет сорока пяти, с свежим, румяным лицом, густо заросшим русой окладистой бородой, чуть-чуть заседевшими усами и парой маленьких темных глазок, живо и юрковато бегающих по сторонам.
Серый барин залился звонким, добродушным хохотом при вопросе Черемисова, причем его румяные шеки прыгали и дрожали.
— Точно перекрестный допрос! ха-ха-ха! — щеки опять замелькали в глазах Черемисова. — Стрекалов! Николай Николаев Стрекалов, помещик, заводчик, подрядчик, предприниматель, все, что хотите, но только не лежебок! — быстро говорил сквозь смех Стрекалов.— Приехал, чтобы иметь честь лично с вами познакомиться и просить... Вы, конечно, предупреждены о моем предложении, — просьбе, хотел я сказать,— господином Алфимовым?
6
— Он мне говорил, — заметил Черемисов, придвигая гостю кресло и усаживаясь к письменному столу.
Стрекалов не сел, а скорее повалился в кресло с простой бесцеремонностью янки, положил ногу на ногу, вынул из кармана ловко сшитой жакетки солидный портсигар и спичечницу, спросил: «Не староверы?»— и, получив в ответ отрицательный кивок головой, не спеша, основательно срезал гильотинкой кончик сигары и закурил ее.
— Я приехал в ваш гнилой Питер (ведь дрянь город, согласитесь) по делам, — начал Стрекалов, попыхивая синим дымком. — Дел у меня чертова пропасть, а времени мало. Через четыре дня надо в Москву на общее собрание (делишки там), а оттуда спешить домой. Так нельзя ли вам, Глеб Петрович, точно сказать, когда вы можете дать ответ?.. Сегодня у нас вторник... Например, в четверг, послезавтра, к двенадцати часам дня нельзя ли? Надеюсь, Алфимов передал вам подробности?
— Никаких. Он только передал ваше предложение заняться с вашим сыном...
— Только? Узнаю петербургского барича! — опять захохотал Стрекалов. — Заняться!.. Коротко и неясно... ха-ха-ха! Неужто и об условиях ничего?..
— Ничего! — улыбнулся едва заметно Черемисов.
— Сам-то, видно, горбом денег не зарабатывал! Столичный чиновник! — не без презрения сказал Стрекалов.— Мои условия, Глеб Петрович, следующие: приготовить сына к экзамену в университет, сто рублей в месяц, проезд в Грязнополье и обратно, отдельная комната — окна в сад—и, если не побрезгуете нашим хлебом-солью, прибор за столом к вашим услугам,— добавил Стрекалов кланяясь. — Впрочем, если захотите обедать отдельно, — вас никто не стеснит. Ненарушение чужой свободы — девиз в нашем доме.
— Сколько часов заниматься?
— Это уж ваше дело...
— Однако?
— Ну, уж коли вы любите в условиях точность — признаться, и я ее люблю! — часов шесть в день. Мой мальчик башковат.
7
— После занятий я свободен?
— Совершенно...
— Занятия будут продолжаться год?
— Ровно год. До пятнадцатого апреля будущего года-
Черемисов помолчал, исподлобья взглянул на своего гостя, усмехнулся и промолвил:
— Я принимаю ваши условия!..
— Принимаете?.. Очень рад, очень рад! — проговорил Стрекалов, вставая и весело пожимая руки Чере-мисова. — Я так много о вас слышал... Надеюсь, на бумаге излагать условий наших не нужно?..
— Отчего ж?.. Можно и изложить!..
Стрекалов, казалось, не ожидал со стороны молодого человека такой предусмотрительности. Он пристально поглядел на Черемисова и весело повторил:
— Конечно, можно и изложить!.. Отчего не изложить... Я очень, очень рад, что вы согласились. Гряз-нополье вам понравится. Я слышал, вы изволили изучать заводское дело?
— Немножко...
— Рекомендую мои заводы вашему вниманию; у меня их два и, по совести скажу, работают недурно. Конечно, не английские. Там заводы!! Кончит маль-# чик университет, пошлю его к Модслею. Пусть сам поработает, белоручкой не выйдет. Я лямку-то прошел!— не без гордости добавил Стрекалов. — Любого прокатчика научу и ценю людей дела... Довольно мы говорили. Пора и работать!..
И точно сам Стрекалов почувствовал, что много говорил и что пора к делу, он спросил:
— Так когда прикажете вас ждать?
— Я выеду отсюда ровно через две недели.
— Прекрасно-с. Попадете к нам как раз в самый разгар земских выборов. Увидите нас, земцев, в девственной чистоте. (Опять смех и прыганье щек.) Позвольте передать вам билеты. Вот этот до Москвы, а эти дальше по двум линиям до Грязнополья. Годятся ro всякое время и на всякий поезд во втором классе. Что же касается до суточных...
— Это уж лишнее! — перебил Черемисов.
8
— Как угодно! Рад, очень рад! — повторил Стрекалов, снова крепко потрясая руку Черемисова на прощанье.
— А условия изложите сами и пришлите к Алфимову завтра... Я подпишу обеими руками.
Новые знакомцы расстались вполне довольные друг другом.
«Основательный молодой человек. Не нигилист. Обо всем переговорил. Все предусмотрел и признает явочные акты! — улыбался Стрекалов, поверяя в карете свои впечатления о Черемисове. — Жена будет довольна, а мальчику прок!»
— Эка мостовые дьявольские! — прибавил вслух Стрекалов, взглядывая на мостовую. — Пора, кажется, столице мостовые иметь европейские!..
— Ну, маменька, к чистейшему американцу на урок еду... К самому современному человеку! Урок выгодный! — весело сказал Черемисов, входя в комнату к своей матери.
II
Ровно через две недели Черемисов уезжал в Гряз-нополье.
— Вы, матушка, не горюйте! Писать буду аккуратно! — говорил Черемисов сидевшей с ним в Николаевском вокзале маленькой, худощавой старушке, которая с бесконечной любовью и грустью глядела в глаза сыну.
Старуха принудила себя улыбнуться и принялась перебирать коробок с пирожками.
— Вот эти, Глебушка, с говядиной, а эти, в сторонке, с капустой — любимые твои, тут и соль в синенькой бумажке, а здесь...
Она остановилась и робко заметила:
— А когда тебя назад ждать, Глеб? Ты мне этого не сказал.
— Назад? — переспросил Глеб.
Ему стало жаль мать. Он крепко пожал ей руку и сказал:
— Через год вернусь.
9
Он остался таким же, каким помнит его читатель, только волосы его были значительно седы.
— Я вам прочитаю завтра ее, принесу газету,
— Прочтите...
— А после я примусь за концессионеров; материалу собрано много. Раскатать их и показать, что это за подлец народ и сколько он вреда делает, нетрудно...
— А редактора не боитесь? — улыбнулся Глеб,
— Наплевать.
— А пальто теплое собрались купить?
— Нет еще! — усмехнулся Крутовской, — да теперь и не надо: весна начинается; теперь можно нашему брату, цыгану, вздохнуть свободней...
— До первого случая, — процедил Любомудров. — Эх, господа, скверная жизнь, очень скверная...
— Ну, заскрипели? — сверкнул глазами Крутовской. — Ничего ужасного. Вот только...
Он не докончил. Глеб как-то странно закашлялся.
Все молча переглянулись-и замолчали.
— Вы, Ольга, устали... Идите-ка отдохните к Анне Петровне... До свидания, завтра увидимся, — тихо прошептал Черемисов.
Ольга крепко прильнула к его лбу и тихо вышла из комнаты.
Прошел час. Черемисов как-то странно захрипел.
— Ну, друзья... — залепетал Глеб. — Кажется, конец. Прощайте!..
Крутовской бросился к нему. Любомудров сумрачно отирал слезы платком.
В ночь Черемисов умер.
— Еще жертва, — угрюмо заметил хмурый барин, — еще порядочным человеком меньше. Из-за чего жизнь губит? А, кажется, какой здоровый человек был!..
Крутовской не отвечал и заливался безутешными слезами.
<<<---
