Cтарый 4емоданНА ВЫСТАВКЕ
Очерк
Я понимаю, что все это наше русское, родное...
«Гроза»
Утром 19 апреля перед экзерцизгаузом2 стоял длинный ряд экипажей и четыре жандарма бранились с кучерами; я проходил мимо; уж не развод ли?3 — невольно пришло мне в голову. С мыслию о манеже я как-то привык соединять всегда патриотические и разные другие, более или менее воинственные воспоминания. Но на этот раз я сильно ошибся: развода никакого не было, даже батальонного учения не было, было нечто новое. В экзерциз-гаузе в этот день происходила выставка растений, учрежденная Российским обществом любителей садоводства. Кто бы поверил, что такое место может превратиться в сад? Что на этом песке, который так усердно и долго топтали солдатские ноги,— и левой, и правой, и скорым, и тихим — учебными шагами,— чтобы на этом песке, говорю я, который столько лет ничего не производил, кроме пыли, могли так роскошно, так гордо и вольно раскинуться широкие ветви бананов и пальм?.. И что за великолепный сад в самом деле! Если бы не этот плоский, тяжелый потолок, и если бы арматуры не выглядывали совершенно неожиданно из-за зелени, можно бы просто
1 См. А. Н. Островский, Гроза (действие I, явл. III).
2 Экзерцизгауз — крытое помещение для военных упраж* нений, манеж.
3 Развод — проверка военных караулов перед отправлением их на пост.
забыться и представить себе, что гуляешь где-нибудь на юге, вдали от родины. Но если правду сказать, не один потолок и не одни арматуры мешают забыться... Да, впрочем, к чему же и забываться? Гораздо лучше видеть вещи так, как они есть. Забываться может публика, для этого и устроено все таким образом, чтобы производить иллюзию; а я,— разве я публика?! И как же я смею забыться? сегодня первый день выставки, рубль серебром за вход. И как же я могу забыться, когда я вижу, например, что этот пруд — вовсе не пруд, а просто большая кадушка с довольно грязной водою, когда я твердо убежден, что эти гуси и утки плавают в нем вовсе не из удовольствия, а потому что они должны оживлять его, потому что они должны играть свои роли, так же как играют статисты на сцене, изображающие в опере народ? Наконец, я не могу забыться ни на одну минуту уже потому, что я вижу людей, тех самых людей, которых я видел и прежде, сидящих в бельэтаже, в бенуаре и в первом ряду кресел, которых я видел в концертах, в собранье (в благородном собранье), которых я вижу всякий день на улице, вижу, как несутся они на своих рысаках и несутся так быстро, что почти невозможно их видеть... но я все-таки вижу. И здесь теперь вижу я этих изящных дам и кавалеров, воочию вижу их, спокойно, с глубоким сознанием собственного достоинства гуляющих по саду; и как же могу я забыться после этого?!, тем больше что... видите! видите! — вот на мосту стоит господин небольшого роста с двумя дамами. Ведь можно бы подумать, пожалуй, что они любуются видом; но это неправда, им нет дела ни до каких видов в мире, они и не думают о выставке: они сами себя выставляют. Эта дама показывает публике шаль и новую шляпку, и ей ужасно досадно, что этот господин пристает к ней с какой-то глупостию и заслоняет ее от взоров публики. Он рассказывает ей о каком-то фонтане:
— ...une fontaine. Imaginez — vous, que la chute de l'eau est si bien calculee, que l'eau, en tombant, produit des sons musicals
— Cela doit etre magnifique2,— отвечает дама, с трудом удерживая гнев.
1 -... фонтан. Представьте себе, что падение воды рассчитано так хорошо, что вода, низвергаясь, производит музыкальные звуки (франц.).
2 Это должно быть замечательно' (франц.).
— Superbe, superbe!1,— восклицает с восторгом господин, поощренный этим ответом и вовсе не замечая, что дама того и гляди столкнет его с моста за неуместный восторг. Он продолжает приставать, но дама, потеряв терпение, уходит; он обращается к другой и начинает к ней приставать с своим фонтаном,— та, не слушая его, медленно поворачивается к нему своим шлейфом и тоже уходит. Господин видит себя одиноким, но, как кажется, нисколько этим не конфузится; прищурясь, посмотрел налево, потом направо, запел что-то себе под нос и присоединился к штату одной заслуженной и очень почтенной дамы.
Почтенная дама торжественно и важно шествовала вдоль пруда, за ней так же тихо и торжественно шли разные статские и военные кавалеры и дамы. Процессия подвигалась медленно, шаг за шагом; все говорили вполголоса, не обращая почти никакого внимания на чудные произведения природы, мимо которых они проходили. Кипарисы и пальмы смотрели на этих людей с удивлением, а один гусь, подплыв к самому берегу, вытянул свою длинную шею и сердито зашипел. Но торжественность этого шествия была только оптическим обманом (гусь же по свойственной ему глупости и не понял этого). Во всей этой группе было что-то удивительно странное, что-то сильно напоминающее погребение кота мышами: картина как будто торжественная, отчасти печальная, но не смеяться над ней тоже нет никакой возможности.
Почтенная дама, женщина лет 70, среднего роста, в богатом модном бурнусе, медленно ступая, шла впереди тою ненадежной походкой, которою ходят дети, только что выучившиеся ходить. Желтое, как будто залежавшееся лицо ее с маленькими глазками в виде изюмин выражало совершенное отсутствие мысли, и я сомневаюсь даже, понимала ли почтенная дама, где она находится. Она как будто все боялась, что вот-вот случится что-нибудь неожиданное и верно очень бы испугалась, если бы кто вздумал нечаянно спросить ее: зачем она изволила пожаловать на выставку? Рядом с нею шел тоже уж довольно подержанный, но еще твердый на ногах господин в военной шинели и ваточной фуражке, с двумя белыми и жесткими щетками под носом вместо усов. На круглом
1 Великолепно, великолепно! (франц.)
лице его было написано спокойствие, удивительное, невозмутимое спокойствие, свойственное только таким людям, для которых все вопросы в жизни решены, а потому им думать не о чем: Он иногда наклонялся к почтенной даме .и что-то говорил ей; она в ответ ему тоже что-то шам-шила, неловко шлепая губами, и потом с беспокойством, с каким-то детским беспокойством оглядывалась кругом, но, встречая везде знакомые лица, принималась весело жевать и, успокоившись совершенно, одобрительно кивала головой, как будто говоря: ну вот, и мы все здесь. Процессия между тем приближалась к небольшой площадке, на которой помещался террариум. Человек десять собралось вокруг стеклянной клетки, где очень искусно сделаны были скалы, покрытые живой растительностию, грот, бассейн воды, фонтан, и все это в миниатюрном виде, тут же сидели две-три лягушки, ящерица, черепаха и несколько змей. Почтенная дама заметила кучку людей, с любопытством рассматривающих что-то, и вдруг на лице ее показалось тоже что-то вроде любопытства.
— Что такое? — спросила она своего кавалера, показывая на террариум. Кавалер, нисколько не теряя своего достоинства, обернулся в ту сторону, прищурил один глаз и сказал очень спокойным голосом: «Так, трава какая-то».
Дама совсем было удовольствовалась этим ответом, но в то же время оттуда послышался хохот: смеялись два кавалергарда и один улан, взявшись под руки и покачиваясь; кто-то из них острил над лягушками. Почтенная дама остановилась, обвела глазами свою свиту и уж почти с испугом спросила: «Что такое?» Тогда один молодой человек, до тех пор разговаривавший шепотом с какою-то девицей* подошел к старухе и, вытащив из глаза стеклышко, успокаивающим голосом сказал:
— II n'y a rien a voir, grand'maman: се sont des grenouilles
Grand'maman вдруг вся затряслась, замахала руками и с ужасом сделала несколько шагов вперед; свита потянулась за ней.
Любопытно посмотреть, однако ж,хчто там делается, около того террариума.
Несколько человек мужчин стоят вокруг него, и, подходя, я слышу шепот, за которым раздается хохоТ.
1 Нечего смотреть, бабушка, это лягушки (франц.).
•В это время подходит дама с двумя пожилыми дочерьми. Дочки по причине близорукости близко припадают к стеклу, но вдруг почему-то обе разом, толкнув одна другую локтем, быстро удаляются с таким видом, как будто они ничего не видали. Гвардейцы зажимают себе носы и катаются со смеху. Зрители между тем прибавляются: подходит гувернантка с детьми, какой-то седой старичок с орденом на шее тут же вертится и через несколько минут делается всеобщим посмешищем, а показывает его публике очень невзрачный, худой господин с резкими движениями и какой-то трактирной самоуверенностию. Старичка ужасно заняла змея, сидящая за стеклом. Ему все хочется ее испугать, а она не обращает на него никакого внимания. Как он ни старается: стучит по стеклу, делает ей страшные гримасы — ничего не помогает. И он до такой степени углубился в это занятие и увлекся, что уж начинает сердиться и, тыкая пальцем в стекло, шепчет: «Вот я тебя, скверная!»
— Это вы что тут делаете? —раздается скрипучий голос остряка.
— А! здравствуйте! Я ничего...— опомнившись, говорит старичок, как школьник, пойманный в шалости.— Смотрю: вот змея... должно быть, злая какая.-
— Да, злая: это удав.
— А-а! — говорит старичок и пугается.— И ядовитая?
— Как же. Попробуйте дайте ей палец.
Старичок пятится назад и пугливо прячет руку в карман.
— А это что такое?
— Это ящерица; то-бишь крокодил.
— А!!! А лягушки?
— Лягушки тоже ядовитые. Это не русские: это английские лягушки.
— Ну, вот...
Но остряк, довольный тем, что напугал старика, сам начинает смеяться своей остроумной выходке; остальные зрители тоже улыбаются, и наконец сам старичок, заметив, что над ним подшутили, добродушно треплет остряка по плечу, говоря:' «Шалун, шалун». Одна только гувернантка, не разобрав в чем дело, бросает на шалуна строгий взгляд, и, вообразив почему-то, что произошло какое-то неприличие, быстро уводит детей.
На средине сада, вокруг большого фонтана, образовались живописные группы гуляющих дам. Славное это место. Всех стоящих на этой площадке видно с головы до ног со всех сторон. Один очень красивый молодой человек в модном пальто небрежно стоит поодаль, закинув трость на плечо, и так дружелюбно, так мило и просто улыбается кому-то и делает разные знаки дамам, сидящим на террасе, слегка покачивая головой из стороны в сторону. И там, на террасе, тоже делают знаки и улыбаются тою восхитительной улыбкой, которая так и напоминает сейчас театр, ложи, запах духов и увертюру из Фе-неллы. Что за удивительные наряды на этих дамах, сколько вкуса, сколько тут чего-то такого, что называется простотой, порядочностию; и как они сами идут к этой террасе, уставленной вазами и обвитой плющом, как будто все это нарочно только для них и сделано. И право, мне кажется, что они даже твердо убеждены в этом. Терраса устроена как будто нарочно так, чтобы и им было всех видно и чтобы их все видели, и кресла как будто нарочно для этого поставлены, а .; цена за вход так именно нарочно назначена такая, чтобы не набралось всякой дряни. Потому-то так весело, так беззаботно шалят они с своими кавалерами, так мило и в то же время небрежно делают большой свет на этой террасе. Они в своей стихии, им теперь легко и привольно. Вот встали две молоденькие дамы с своих мест и бегут навстречу толстому генералу, и смеются, и резвятся, как дети, и дела им никакого нет, что тут же вот рядом стоит какая-нибудь ceratozamia mexicana которую взрастил человек, как родное детище, которою гордится он, как своим созданием, потому что он действительно создал чудо... А они смеются, и генерал тоже смеется своим жирным смехом, так что плечи и круглые щеки его трясутся, а глаза совсем заплывают маслом. Веселость этих дам мгновенно сообщается и генералу, и ему тоже вдруг захотелось порезвиться; и, забывая о своих летах и солидной тучности, генерал прикидывается шалуном: начинает семенить коротенькими ножками, пищать и сгибать набок голову, как жирный кот, у которого щекочут за ухом.
В это время проходит мимо тоже довольно тучный и почтённый на вид майор и кланяется генералу. Генерал,
1 Растение из породы саговых.
вспомнив в одну минуту, что он генерал, сейчас наморщивает брови, надувает щеки и говорит уж басом: | .— А! здравствуйте! как поживаете? : — Слава богу, ваше пршство.
— Ах, да. Я и забыл... м-н-я-а,— тянет генерал, как бы вспоминая что-то.
Майор подбирает живот, вытягивает вперед нижнюю челюсть и вдруг почему-то начинает краснеть, что вовсе не идет к его круглому и серьезному лицу.
— Что прикажете, ваше пршство?
— Я вам хотел сказать о вашем шалуне... I — Слушаю, ваше пршство.
— Избаловался совсем. Я было уж не хотел его нынче пускать, да уж так... знаю, что вы сами спуску не дадите.
— Не дам, ваше пршство; я накажу-с, непременно накажу-с, ваше пршство.
— Накажите, накажите. Молодых людей баловать не следует,— говорит генерал, обращаясь уже к дамам.— Не так ли-с?
Майор, не зная, кончилась аудиенция или нет, стоит несколько минут в той же позе, но, заметив, что генерал 'занялся уже дамами, успокоившись, понемногу отпускает живот, вздыхает свободнее и вольным шагом удаляется.
А там, на площадке, у аквариума стоит дама^ с детьми. .'Гувернантка, молоденькая француженка, вся в сером, великолепно обутая, в дешевой, но изящной шляпке, украдкой нюхает цветок; дети с любопытством смотрят на рыбок; дама громко говорит детям, искоса посматривая на гуляющих й приподняв на руках маленькую девочку, чтобы ей было виднее:
— Voyez, enfants,— les petits poissons, comme ils sont dociles: ils tiennent toujours aupres de leur mere
— Их можно ловить, мама? они настоящие? — спрашивает мальчик, одетый кучером.
— Настоящие, друг мой, настоящие,— отвечает; мама, опуская девочку на землю, поправляет платье и самодовольно оглядывает всех.
— А это что такое? — спрашивает девочка, одетая Шотландцем, показывая на куклу, которая вертится на самой верхушке маленького фонтана.
1 Поглядите, дети, маленькие рыбки! Какие они послушные: всюду следуют за своей мамашей (франц.).
— Это так, куколка,— отвечает мама и сама удивляется: каким это образом кукла сидит на фонтане.
— Отчего же она вертится? — пристала девочка.
— Это такая пружина сделана, друг мой...—спешит она ответить и скорее увести детей. Француженка двусмысленно улыбается.
Однако становится уже поздно: терраса в конце сада почти вся наполнилась дамами, и, несмотря на тесноту, группы расположились очень живописно; совершенно как будто гирлянда цветов. Но так как теперь еще утро, то публика постоянно прибывает; вон показался у входа гу. cap: лицо его серьезно, почти строго; он идет прямо сюда и ни на что не смотрит, как будто по служебной'обязанности идет сменять часовых, и только сабля его, глухо бряцая, едет за ним и чертит глубокую полосу. Вот он взошел на мост, и сабля его запрыгала и застучала, сошел с моста, и вновь она присмирела и чуть слышно шуршит по песку. Но вот опять звон и бряцание возрастают, все ближе и ближе... гусар медленно и осторожно ввозит свою саблю на террасу, раскланивается с дамами, пожимает руки и садится. Тут все свои.
«Dis moi, qui tu hantes, je te dirai, qui tu es...» 1
А вот еще и еще посетители: это уж самые поздние. Вот подъехала карета, вышла дама с кавалером, дверца хлопнула. «Отъезжай!» — как полоумный, без всякой видимой надобности, кричит лакей на весь манеж. И еще карета, и опять дама с кавалером. Однако, кто ж это приехал? А, вот они! Дамы соединились и пошли вместе, а кавалеры — один статский, а другой военный — следуют за ними. Позвольте, что это за дамы? Одна, отцветшая красавица с отпечатком легкой грусти на лице, той непризнанной грусти, которой никто не сочувствует, потому что она слишком эгоистична: это грусть об увядшей красоте. Но зато как прост и изящен костюм,— совершенно великопостный. Томные, но, увы, уже тусклые глаза этой дамы все еще хотят (а может быть, и не хотят) смотреть по-детски. Издали действительно выходит очень мило и даже наивно, пожалуй, но вблизи... Как это они не помнят, что не наливают же вина молодого в мехи старые? Ну вот, вот посмотрите! ну, что это такое? Ее, изволите видеть,
1 Скажи мне, с кем ты водишься, и я скажу тебе, кто ты такой (франц.).
испугал этот рогастый папоротник; великолепнейший папоротник, очень редкое растение, а она боится. Как же не дитя? Только когда же это совершеннолетие-то наступит, любопытно знать? Вслед за испугом этой дамы откуда-то послышался сдержанный женский смех, но странный какой-то: не то с радостию, не то со злостию.
Лицо второй дамы, тоже уж отцветшей, совершенно в другом роде. Трудно представить себе что-нибудь неприятнее этого лица. Оно как будто все налито уксусом, так что ей даже и самой как будто кисло. Белые сжатые губы, желтый водянистый цвет кожи, сдвинутые брови, и этот взгляд, который старается она сделать равнодушным, а в нем все-таки сама собою проглядывает какая-то сдержанная кошачья злость,— все это сильно располагает не в пользу дамы. И мне кажется даже, что отцветшая красавица не без цели идет с ней рядом, и если она думает выиграть от этого сближения, то расчет ее верен. И действительно, лучшей спутницы для контраста не скоро подыщешь. Супруг ^той желтой дамы, видный мужчина в военной шинели, как только добрался до прекрасного пола, так и растаял: одной комплимент, другой каламбур, третьей глазки, четвертой—ручкой, а прекрасным полом просто хоть пруд пруди; замотался совсем. О храбрый воин! вот где ты неустрашим! А тут еще пристает какой-то неотвязчивый старик: как вам нравится выставка?
— Прелестно, прелестно...— отвечает храбрый воин,— а главное, порядок, вот что хорошо.
— Ну вот, ну вот; и я то же говорю. Порядок... C'est le mot— говорит старик с удовольствием, как будто ему оказали бог знает какую услугу, и с чувством, крепко, крепко жмет воину руку. А тот уж опять утопает в неге и, обрадовавшись тому, что удалось нечаянно попасть пальцем в небо, высказав свое мнение о выставке, никак не может утерпеть, чтобы не рассказать этого и дамам.
Я совсем было уж собрался уходить, потому что пора было обедать, как вдруг попадается мне один университетский товарищ: он спускался с высоты, где устроен был павильон, в то самое время, когда я проходил мимо.
— Здравствуйте! что вы тут делаете?
— Да вот зоологией занимался! — отвечал он.
1 Вот настоящее слово (франц.).
— Как зоологией?
— То-бишь ботаникой. Вот всегда перепутаю.
— Вы давно здесь?
— Давно.
— Что же я вас не видал?
— А я вас видел. Я вот там, на голубятне-то на этой все сидел,— сказал он, показывая на павильон.— Вид оттуда великолепнейший... да куда же вы?
— Домой; пора обедать.
— Что вы? да разве теперь можно обедать? Погодите! я вам тут такие прелести покажу, что вы и про обед забудете.
— Разве вы не знаете, что я в ботанике ровно ничего не понимаю?
— Какая тут ботаника! кто ж теперь станет ботаникой заниматься? Я вам совсем не о том говорю. Что растения? -я вот насчет разумных-то творений, созданных по образу и по подобию... это гораздо занимательнее. Я оттуда, с обсерватории-то, все уж обозрел и составил конспект. Пройдемтесь немножко, ну куда вам? еще успеете пообедать.
— Ну, пожалуй, пройдемтесь; только недолго.
— Да вы посмотрите, послушайте только. Я вот-этого господина давно уж облюбовал: он у меня на замечании. Он, надо вам сказать, белится и чернит себе усы и бакенбарды. Не старый ведь еще человек, мужчина в полной силе, а между тем отвратительнейшим образом кокетничает. И ведь женат, недавно женился, но кокетство уж обратилось в страсть, и думать он больше ни о чем не может. А главное, то смешно, что цели никакой нет, а все-таки кокетничает. Нет, вот любопытная вещь,— посмотрите: видите, стоят двое; подойдемте, послушаем,— верно, о выставке говорят.
Мы подошли к двум офицерам уже пожилых лет; у них шел жаркий разговор; один протянул руку и что-то показывал.
— Как вы хотите, а петербургский манеж гораздо меньше.
— Ну где же меньше? — говорил другой офицер с вывихнутыми вверх плечами.
— Да я же вам говорю.
— Ну что ж вы меня уверяете? Я петербургский-то манеж как свои пять пальцев знаю.
— Поймите вы, что теперь здесь нагорожено, потому он и кажется меньше. А ведь это такая махина! — говорил офицер с энтузиазмом, с жаром, показывая руками, какая это махина.
— Ну что? как вам это нравится? а? Честь своего манежа каждый защищает. Ведь это кровный вопрос, виги и тори. Вот вам и выставка, распространение в обществе научных сведений, знакомство с чужеземными флорами!
F— Постойте, постойте! слышите?
Я стал прислушиваться, из одного боскета неслись слова:
«Я велел себе подать телячью ножку... э-э, телячью ножку. Говорю человеку: э-э, подай мне, братец, те-' лячью ножку! Подают,— с песком. Ну что это такое? Я говорю человеку: э-э, послушай, любезный,— как это можно? разве здесь, это, как это — харчевня? А он мне говорит: э-э, не могу знать-с. Hein! Je vous demande, се que c'est1 — не могу знать-с?..
— А?-слышите? — притаив дыхание, спросил меня мой спутник.
— Слышу, слышу.
— Теперь сюда, скорее сюда!—торопил он меня, таща за рукав. Поодаль от фонтана, в тени тропических растений сидело целое общество дам; знакомый нам храбрый воин как мотылек перепархивал от одной дамы к другой и был, по-видимому, совершенно счастлив; вдруг подходит его супруга и отводит мужа в сторону.
— Поедемте сейчас домой: мне это уж надоело,— говорит она строгим голосом, кусая свои белые губы.
— Отчего ж так рано, ведь мы сейчас только приехали?
— Я вам говорю: поедемте домой.
Муж волей-неволей покоряется, но жена перед отъездом употребляет маленькую хитрость, чтобы скрыть причину такой поспешности и свалить ее на мужа; а потому она возвращается назад и вдруг нечаянно оглядывается на мужа.
— Ты куда, mon ami?2 уж домой?
Муж делает кислую гримасу и говорит:
— Да, домой.
— Ну, пожалуй, поедем.
1 Черт возьми! Я вас спрашиваю, что это такое (франц.).
2 мой друг (франц.).
Товарищ мой покатывается со смеху, дама бросает на него грозный взгляд и уходит.
Однако публика вскоре начинает разъезжаться понемногу. У подъезда жандармы уж подняли крик и суматоху.
— И нам, кажется, теперь пора, только прежде бросимте последний взгляд. Ведь вот отсюда они бросают свои coups d'oeilПрощай, прощай, мой милый экзерциз-гауз! Давно мы с тобой не видались и опять надолго, может быть, расстаемся,— говорил мой товарищ, между тем как на нас смотрели дамы, ожидавшие своих экипажей.
— А помнишь ли, камрад,— вдруг сказал он, возвышая голос и протягивая ко мне руку.— Помнишь ли, как здесь, в этих стенах, мы, пламенные юноши, горящие лю-бовию к отечеству, в тяжелую годину испытаний после лекции становились в ряды и дружным строем под звуки барабана и военной трубы упражнялись в военных экзер-цициях? Помнишь ли...
— Однако пойдем, камрад,— сказал я ему.— Я помню все, все...
И мы пошли. Квартальный надзиратель посмотрел нам вслед и передернул плечами.
1 Взгляды (франц.).
<<<---
