Cтарый 4емоданПУТЬ БЛОКА-ДРАМАТУРГА
(окончание)7
Ко времени непосредственно после окончания «Розы и Креста» Блоком владели замыслы новых драматических произведений, нашедшие отражение только в набросках их планов, в кратких и отрывочных записях. Среди них был и замысел драмы из современной жизни («Нелепый человек») и драмы исторической— из жизни Венеции («О человеке, власть имеющем»). Планы новых драматических произведений не покидали Блока и в последние годы его жизни: к 1918 году относится лишь слегка детализованный набросок драмы «Иисус», к 1919 году—целый ряд планов, то совсем коротких и фрагментарных, то более обстоятельных, связанных с идеей драматизированных «исторических картин», которую предложил тогда М. Горький и к осуществлению которой привлек ряд писателей: из своих замыслов Блок довел
464
до завершения только один — «Рамзес, сцены из жизни древнего Египта», одноактную, предельно лаконичную вещь.
Это именно «исторические картины», где все—и диалоги персонажей и ремарки — насыщено бытовыми подробностями, в большинстве археологически точными; Блок здесь весьма близко следовал своим источникам — трудам историков-египтологов, даже делая отдельные ссылки на них в подробном плане пьесы. Столь богато показанные бытовые детали не играют в «Рамзесе» какой-либо сюжетной роли, они как раз и необходимы в качестве средства создания «исторической картины», а сюжет ее очень прост.
Пьеса изображает историю одного дня (от утра до вечера) в жизни столицы Древнего Египта — «стовратных Фив» XIV века до нашей эры. Действие происходит на торговой площади, где стоит дом градоначальника Псару, и все диалоги Псару с его управляющим Хамоизитом, с каменщиками, которые пришли требовать, чтобы их накормили, разговоры офицера и чиновника, приезд фараона Рамзеса и царицы к Псару, появление полубезумного Пророка, наконец, внезапная смерть Псару—все это показано на фоне повседневной жизни города, где идет торговля, где ремесленники заняты каждый своим делом.
Но пьеса—отнюдь не простое бытописание (хотя бы и историческое). При всей насыщенности конкретными деталями, при полном отсутствии лиризма в речах персонажей, говорящих только прозой, «Рамзес» все же—чисто блоковская вещь. И «блоков-ское» здесь прежде всего в огромной емкости смысла, силе иносказательности. Хотя сюжет и очень прост, в пьесе есть свои конфликт, своя напряженность, сущность которых—в остром противоречии между безмерным богатством и гордыней малой верхушки общества—фараона и его приближенных, с одной стороны, и тяжелым и бесправным положением всего народа—с другой. Если события, протекающие на сцене, несложны, то за изображением быстротечного величия Псару или красоты фараона ощущается неназванная, невысказанная мысль о тщете всего этого показного блеска, его зыбкости и непрочности: в народе при всем почитании фараона, жрецов и богов тлеет недовольство, Египту грозит война, и Пророк, обвиненный в том, что «сглазил» умершего Псару, успел сказать грозные слова осуждения несправедливому и жестокому царству. Здесь уже нет поисков «жизни прекрасной, свободной и светлой». Написанная в предпоследний год жизни поэта пьеса—произведение очень мрачное. Не изменяет драматургу, а, напротив, лишь усиливается гуманистичность содержания: если говорить о проявлении «духа современности» в этих «сценах из жизни древнего Египта», то именно оно—в изображении и безоговорочном осуждении жестокости и бесчеловечности такого государственного строя, при котором народ, труженик и созидатель, терпит тягчайшие лишения, унижения, муки и при этом не в силах понять, кто его истинные враги. Нельзя, конечно, утверждать, но допустимо предположить, что за образом «Древнего Египта» для Блока, писавшего «Рамзеса», возникал и образ потерпевшей крушение за три года перед тем российской монархии, всю гнилость которой он видел еще на заре века.
Пьеса написана чрезвычайно сжато, показаны люди, выпукло очерчены характеры некоторых персонажей (Псару, Хамоизит), и
465
автор все время сохраняет беспристрастный тон: в пьесе нет ни одного лица, в котором хоть отдаленно можно было бы предполагать выразителя его оценок. Последнее драматическое произведение Блока — первый его опыт строго объективного показа той действительности (в данном случае — отдаленнейшего прошлого), которая стала предметом внимания художника. Пожалуй, единственным моментом в пьесе, где опосредованно сказывается и собственное отношение автора к происшедшему, можно признать конец, вернее, заключительную ремарку, следующую за репликами из толпы по поводу убийства Пророка: «Наступил вечер, на горизонте стоит огромный Сириус». Смысл этой ремарки в том, что и жестокости неразумной толпы и мелочной суете вокруг предстоящих похорон Псару противопоставлено величие и красота Вселенной.
Последняя пьеса Блока, одинокая в его театре, по-новому своеобразна; и она говорит о непрекращавшихся исканиях драматурга. Но его жизненный путь уже кончался.
8
Чтобы вполне убедительно показать и доказать своеобразие театра Блока, надо было бы хотя бы в общих чертах провести его сравнение с драматургией предшественников и современников. Но такая задача выходит, конечно, за рамки данного очерка. К тому же отличия пьес Блока от памятных всем драматических произведений его великих современников старшего поколения — Чехова и Горького—слишком очевидны, чтобы стоило их специально подчеркивать. Зато, может быть, целесообразно обратить внимание на то, что новаторские принципы построения диалога у Чехова и у Горького, где такую роль играет глубокий подтекст, всякого рода подразумевания, внешне не мотивированные переходы от одной темы к другой, подготовили почву и для драматургии Блока.
Возникает некоторая перекличка между театром Блока и творчеством знаменитого норвежского драматурга Ибсена, которого наш поэт высоко ценил, но черты, сближающие их произведения, носят чрезвычайно общий характер: это постановка важных и острых социальных и нравственных вопросов (о цельности человеческой личности, о верности себе и другим, о справедливости в отношениях между людьми) и пронизывающая их многозначность художественных образов. В то же время ясны и существеннейшие отличия: в пьесах Ибсена действие развертывается в основном на современном бытовом или историческом фоне, никакой условности в них нет места, все (или почти все) мотивировано реалистически.
Драматургия как русских, так и западноевропейских модернистов (и в частности символистов) сейчас за немногими исключениями (Метерлинк, например) забыта, и сопоставление Блока с ними, если не приводить многочисленных примеров, мало что скажет читателю наших дней. Есть, однако, достаточное основание для утверждения, что Блока от них резко отличает общая гуманистическая тенденция его драматургии, ее жизнеутверждающий в целом смысл, путь от маски или от фигуры, олицетворяющей некую отвлеченную сущность, к живому человеческому лицу, к подлинному характеру, который и был создан в «Розе и Кресте».
466
Театр Блока глубоко оригинален. Его своеобразие—в неповторимом сочетании лиричности и драматизма, которое и создает особую театральную действенность. На всем протяжении своей деятельности поэта-драматурга Блок был верен и «духу современности», который придает его пьесам такую внутреннюю напряженность. Подвиг поэта совершался и здесь.
Пусть драмы Блока не прошли испытания сценой (если не считать успеха «Балаганчика», шедшего в театре недолго, двух постановок «Незнакомки», осуществленных в экспериментальном плане, и спектакля «Роза и Крест» в Костроме) — это все же не дает нам права считать их только «драмами для чтения». Хочется верить, что театральное будущее не закрыто для них, что они еще ждут своего режиссера. Но и независимо от этого бесспорна их непреходящая ценность как блистательного явления русской и мировой поэтической драматургии.
Андрей Федоров
<<<---
