Жихарев С. П. Записки современника. Воспоминания старого театрала. | Комментарии

Комментарии

СПИСОК ПРИНЯТЫХ СОКРАЩЕНИЙ
ЦГИА — Центральный государственный исторический архив СССР. РО ИРЛИ — Рукописный отдел Института русской литературы
АН СССР (Пушкинский дом). Штр.— Жихарев С. П. Записки современника. В 2-х т. Ред., коммент.
и вступ. статья С. Я. Штрайха. М.; J1., 1934. Эйх.— Жихарев С. П. Записки современника. Ред., статьи и коммент.
Б. М. Эйхенбаума. М.; Л., Изд-во АН СССР, 1955. Аксаков — Аксаков С. Т. Собр. соч. В 3-х т. М., 1986. Алперс — Алперс Б. В. Актерское искусство в России. Т. 1. М.; Л., 1945.
Арапов — Летопись русского театра. Составил Пимен Арапов. Спб., 1861.
Благо во — Рассказы бабушки. Из воспоминаний пяти поколений, записанные и собранные ея внуком Д. Благово. Спб., 1885. Виге ль — Записки Филипа Филиповича Вигеля. В 4-х ч. М., 1891 — 1892.
Всеволодский — Всеволодский (Гернгросс) В. Театр в России в
эпоху Отечественной войны. Спб., 1912. Глинка — Записки Сергея Николаевича Глинки. Спб., 1895. Даль — Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка.
В 4-х т. М., 1978—1980. Данилов — Данилов С. С. Очерки по истории русского драматического театра. М.; Л., 1948. Державин — Сочинения Державина. В 8-ми т. Спб., 1864—1880. Дмитриев — Дмитриев М. А. Мелочи из запаса моей памяти.—
В кн.: Дмитриев М. А. Московские элегии. М., 1985. История — История русского драматического театра. В 7-ми т. М., 1977—1987.
Краткий биограф, словарь заруб, композиторов — Краткий биографический словарь зарубежных композиторов. Составил М. Ю. Миркин. М., 1969. Погожее — Погожее В. П. Столетие организации императорских московских театров. (Опыт исторического обзора). Вып. I. Ки. I. Спб., 1906.
267
Полн. собр. законов — Полное собрание законов Российской империи, с 1649 года. Спб., 1830, т. XXVIII, XXIX.
Поэты— Поэты 1790—1810-х годов. «П., 1971.
Рихтер— [Рихтер И.] Москва. Начертание. Перевод с немецкого. Спб., 1801.
Родина — Родина Т. М. Русское театральное искусство в начале XIX века. Мм 1961.
Снегирев — Воспоминания И. М. Снегирева.— Русский архив, 1866, № 5.
Старая Москва — Старая Москва. Рассказы из былой жизни первопрестольной столицы М. И. Пыляева. М., 1891.
Старый Петербург — Старый Петербург. Рассказы из былой жизни столицы М. И. Пыляева. Изд. 2-е. Спб., 1889.
Сушков — Московский университетский благородный пансион и воспитанники Московского университета, гимназий его, университетского благородного пансиона и Дружеского общества. Сочинение H. В. Сушкова. М., 1858.
Сытин — Сытин П. В. Из истории московских улиц. (Очерки). М., 1958.
Чаянова — Чаянова Ольга. Театр Маддокса в Москве. 1776—1805. М., 1927 (Труды Гос. театрального музея им. А. Бахрушина, т. 1).
Шильдер — Шильдер И. К. Император Александр Первый. Его жизнь и царствование. Спб., 1904, т. 2.
ИСТОРИЯ ТЕКСТА
«Записки современника» С. П. Жихарева состоят из двух частей: «Дневника студента», охватывающего события 1805—1806 гг. (впервые опубликован в журнале «Москвитянин» в 1853 г., № 3, 5—8 и 1854 г., № 1, 18—19; последнее исправленное прижизненное издание — Спб., 1859 г., отдельной книгой), и «Дневника чиновника», охватывающего 1806—1807 гг. (впервые: «Отечественные записки», 1855, № 4—5, 7—10). К ним примыкают «Воспоминания старого театрала» («Отечественные записки», 1854, № 10—11), затрагивающие хронологически почти тот же период. Неоднократные последующие переиздания мемуаров Жихарева основываются на этих прижизненных публикациях, так как автографов не сохранилось. Настоящее издание воспроизводит текст по книге: С. П. Жихарев. Записки современника. Редакция, статьи и комментарии Б. М. Эйхенбаума. М.; JI., Изд-во АН СССР, 1955 (серия «Литературные памятники»), где текстологической проблематике посвящена подробная статья: «Источники текста „Записок современника" и „Воспоминаний старого театрала"» (см.: Эйх., с. 672—690).
История «Записок современника» крайне запутана. «Дневник студента» и «Дневник чиновника» в своей основе представляют действительно дневниковые записи. Жихарев посылал их в качестве писем своему двоюродному брату князю С. С. Борятинскому. Письма хранились в семье князя и затем (после 1842 г.) были возвращены автору. Однако перед публикацией дневники подверглись, по свидетельству Жихарева, двойной обработке: во-первых, они были отредактированы С. С. Борятинским, который изъял и уничтожил ряд страниц (из чего следует, что замысел опубликовать записи возник
268
довольно рано), а затем уже самим автором при подготовке к печати.
Дневниковые записи, начатые Жихаревым 2 января 1805 г., были доведены им, по его признанию, до июня 1818 г., но публикация оборвалась на 31 мая 1807 г., и судьба остальной части дневника, равно как и рукописи опубликованного текста, до сих пор не ясна. Многочисленные попытки современников и исследователей отыскать утраченные рукописи успехом не увенчались. В 1934 г. С. Я. Штрайху удалось прибавить к своему изданию (см.: Штр.) лишь одну дневниковую запись — от 15 декабря 1809 г., которую Жихарев опубликовал отдельно в газете «Санкт-Петербургские ведомости» (1858, 16 марта).
«Воспоминания старого театрала» — очерк театральной жизни Петербурга конца 1800-х гг., написанный Жихаревым в 1850-х гг. на основе дневниковых записей,— своего рода «выжимка» театрального материала из «Дневника чиновника». Видимо, кроме стремления обрисовать картину театральной жизни, знатоком и ценителем которой был Жихарев, в появлении статьи сыграли роль и коммерческие соображения. Желание получить больший гонорар побудило его отдать статью не в «Москвитянин», где печатались его дневники, а в более щедрые на плату «Отечественные записки». Возникший на этой почве конфликт с издателем «Москвитянина» М. П. Погодиным привел к передаче дальнейших материалов «Дневника чиновника» также в «Отечественные записки».
ЛИЧНОСТЬ АВТОРА
Степан Петрович Жихарев (1788—1860) родился в Данковском уезде Рязанской губернии (ныне — Липецкой обл.), в старинной дворянской семье. О его детстве мы почти ничего не знаем. Наши сведения ограничиваются немногими фразами из «Записок современника», где упоминается о патриархальном укладе разоряющейся дворянской усадьбы, о религиозности бабушки и матери, о полученном мальчиком церковном воспитании, а затем об обучении в Москве, в частном французском пансионе Луи Ронка. Более подробно сам Жихарев говорит о следующем периоде своей жизни — студенчестве. Собственно, его дневник и начинается с того момента, когда, надев новенький студенческий мундир, он отправляется со светскими визитами. Однако более внимательное изучение материала приводит к выводу, что студентом (в современном нам смысле этого слова) Жихарев не был. Видимо, после пансиона Ронка он поступил полупансионером в Благородный пансион при Московском университете. Там в декабре 1804 г. он сдал экзамен и получил звание студента, дававшее право наряду с занятиями в пансионе посещать университетские лекции.
Обучение длилось недолго. По традиции в восемнадцатилетнем возрасте дворянский юноша уже должен был служить, поэтому, получив чин XII класса (максимальный для прошедшего курс Благородного пансиона), Жихарев переезжает в Петербург. Здесь начинается его служебное поприще. Для дворянина считалась естественной служба в армии (для знатных и достаточных — в гвардии), но если молодой человек не мог вступить в военную службу, его старались определить в Коллегию иностранных дел — наиболее почетную из штатских мест. Надо полагать, что для определения
269
сына в гвардию у семьи не было средств, поэтому в 1806 г. Жихарев был зачислен в Коллегию иностранных дел актуариусом, т. е. на одну из низших должностей в канцелярии. Круг обязанностей актуариуса определил еще Петр I в «Генеральном регламенте»: регистрировать входящие и исходящие бумаги, а также иметь «надзирание и попечение о бумаге, перьях, чернилах, сургуче, воске, о дровах, свечах и прочем, что надлежит».
О дальнейших продвижениях по службе мы узнаем из формулярного списка С. П. Жихарева (ЦГИА, ф. 472, оп. 35, ед. хр. 37, л. 5—10). Карьера шла довольно гладко. В 1810 г. он достиг должности переводчика, в 1811 г.— секретаря. В мае 1812 г. перешел в канцелярию к статс-секретарю П. С. Молчанову «для занятия по Комитету Г. Г. Министров и Комиссии Прошений и сверх того был Производителем дел Театрального Комитета». Это было безусловным повышением, так как П. С. Молчанов был лицом, близким к императору. Поэтому не случайно в 1816—1818 гг., во время путешествий Александра I по России и Польше, Жихарев уже находился в свите и даже «один исправлял все по Собственной Его Величества Канцелярии дела». В 1817 г. он имел чин коллежского советника (VI класс) и был кавалером ордена св. Владимира IV степени. Однако в конце 1818 г. Жихарев ушел в отставку и женился на богатой дворянке Феодосии Дмитриевне Нечаевой.
Выход в отставку именно в эти годы был явлением достаточно распространенным в кругах передовой молодежи — будущих декабристов и близких к ним людей. Подобный шаг воспринимался в обществе как знак протеста против аракчеевской реакции и говорил об определенных политических убеждениях. Б. М. Эйхенбаум гипотетически связал неожиданный уход Жихарева со службы с этим движением, но фактов, подтверждающих свое предположение, привести не смог (кроме общих указаний на дружеские связи с декабристами Н. И. Тургеневым, М. Ф. Орловым и др.). Об общественно-политических взглядах Жихарева известно довольно мало, но то, что мы знаем о его личности, не дает, как нам кажется, права считать выход в отставку серьезным гражданским поступком. Не стоит, конечно, исключать и доли фрондерства, но главными, как представляется, были причины вполне личного характера: солидный по меркам эпохи возраст (30 лет), достаточный чин и расстроенное состояние вынуждали поторопиться с женитьбой.
Прожив около пяти лет в отставке, Жихарев вернулся на службу. В 1823 г. он стал губернским прокурором в Москве, к 1825 г. дослужился до действительного статского советника, т. е. до генеральского чина.
Карьера Жихарева продолжалась успешно и после 14 декабря 1825 г.: в 1827 г. он назначен обер-прокурором 8-го департамента сената. К этому времени относится одно из лучших дошедших до нас писем Жихарева к В. А. Жуковскому 11 ноября 1827 г., где он с болью пишет об упадке Московского университета, о бессмысленных полицейских преследованиях профессоров и студентов и предлагает себя на должность попечителя: «С радостию оставлю свое обер-про-курорство и если не сделаю пользы, то вреда не сделаю, а это в настоящем положении университета — много!» (РО ЙРЛИ, Онегин, собр., № 28046, л. 19 об.). Встревоженный, сочувственный к судьбам российского просвещения тон письма заставляет предположить искреннее стремление автора послужить пользе своего университета, в также самому переменить род деятельности. Кто знает, как бы
270
сложилась судьба Жихарева, осуществись это желание. Но оно не осуществилось, и Жихарев продолжил «обер-прокурорство». В 1836 г. он получил чин тайного советника (III класс), в 1839 г. достиг звания сенатора, имел ордена и знаки отличия. Однако в начале 1830-х гг. он испортил свою служебную и общественную репутацию. На службе прослыл — и, видимо, не без оснований — взяточником (см.: Штр., т. I, с. 16), а в дружеском кругу запятнал себя денежным конфликтом с братьями Тургеневыми.
Давние приятели Жихарева братья Тургеневы находились в эти годы в крайне сложном положении. Еще в 1824 г. декабрист Николай Иванович и его старший брат Александр Иванович попали в опалу и вышли в отставку. В 1825 г. все братья (включая младшего, Сергея) уехали за границу, где их застали вести о декабрьском восстании, потом о смертном приговоре Николаю Тургеневу и замене его пожизненной каторгой. Пребывание за границей спасло его от Сибири, но превратилось в вечное изгнание. Кара, обрушившаяся на брата, так потрясла С. И. Тургенева, что он заболел психически и умер в 1827 г. в Париже. А. И. Тургенев лишь на короткое время приезжал в Россию, не желая покидать своих братьев. В этих условиях управление имениями и всеми денежными делами Тургеневых было поручено Жихареву. Вскоре А. И. Тургенев обвинил его в злоупотреблении доверием, а потом и в прямом воровстве.
До конца разобраться в истории финансовых отношений Жихарева с Тургеневыми очень сложно. Его оправдательные письма напечатаны С. Я. Штрайхом (Штр., т. 2, с. 450—453), путаные и противоречивые объяснения дела содержатся и в неопубликованном письме к Жуковскому 1 октября 1831 г. (РО ИРЛИ, P. II, on. 1, № 454). Однако даже если не придерживаться крайнего взгляда, переданного в «Записках» H. И. Греча, что Жихарев разорил Тургеневых, его некорректности в обращении с чужими деньгами отрицать нельзя (см.: Штр., т. 2, с. 526—545). Доброжелательный В. А Жуковский в письме к А. И. Тургеневу в сентябре 1831 г. пытался разъяснить суть конфликта: «Не полагаю, чтобы Жихарев имел в самом деле намерение тебя ограбить; напротив, думаю, что он даже радовался мысли быть, так сказать, промыслом твоим и твоих братьев. Mais ('occasion fait le larron (Ho обстоятельства делают человека вором]. Сначала он вздумал употребить твое в пользу свою, не во вред твоей пользе. Истратил деньги твои, с тем чтобы их тебе заплатить, то есть в надежде на будущее осмелился нарушить святыню вверенного залога. Обстоятельства запутались; необдуманная неосторожность сделалась просто похищением; а теперь уже из невольного похищения произошло произвольное плутовство и бесстыдство» (Письма В. А. Жуковского к Александру Ивановичу Тургеневу. М., 1895, с. 259—260). Жуковский тонко вскрывает психологическую подоплеку проступков Жихарева: не будучи нравственно стойким человеком, он не смог противостоять искушениям. Этому способствовала общая деморализующая атмосфера после-декабрьского общества и личные свойства Жихарева. Свое собственное состояние он окончательно расстроил игрой в карты и на скачках, имение жены было продано за долги. К концу жизни Жихарев был почти нищим — взятки и плутовство ему не помогли.
В 1840-е гг., казалось, наступил новый период в жизни Жихарева. В декабре 1843 г. он был назначен членом Комитета государственного коннозаводства, что вполне соответствовало его страстному увлечению лошадьми. Но служба длилась недолго: в 1847 г.
271
Жихарев был уволен сперва из Комитета, а потом вообще со службы и лишен пенсии — за неуплату долгов (см.: ЦГИА, ф. 472, on. 35, ед. хр. 37, л. 3). Именно в это время на досуге и в поисках хоть каких-то источников дохода он начинает вплотную заниматься подготовкой к печати своих дневников-мемуаров.
Последняя должность, которую занимал Жихарев за свою долгую карьеру — председатель Театрально-литературного комитета (1858— 1860 гг.). Казалось бы, здесь старый театрал будет на высоте. Но ни комитет (см.-. История, т. 4, с. 40—41), ни его председатель не смогли принести ощутимой пользы русскому театру. В памяти современников сохранился лишь досадный эпизод, не без иронии описанный в дневнике А. В. Никитенко: присвоение Жихаревым чужого бриллиантового перстня, переданного ему на хранение как председателю комитета. Вскоре — 31 августа 1860 г.— С. П. Жихарев умер и был похоронен на казенные средства на Митрофаньевском кладбище в Петербурге. Так достаточно бесславно закончилось его служебное и жизненное поприще.
Однако в истории русской культуры, к счастью, запечатлелся не облик позднего Жихарева, а образ молодого человека, близкого друга актеров, музыкантов, литераторов, участника ведущих литературных обществ («Беседы любителей русского слова», «Вольного общества любителей российской словесности, наук и художеств», «Арзамаса»), чье имя с симпатией упоминают Державин, Батюшков, Жуковский, Гнедич и многие другие его современники. Таким он предстает перед нами и со страниц своих дневников-мемуаров.
МИР «ДНЕВНИКА СТУДЕНТА».
МОСКОВСКИЕ ТЕАТРЫ В НАЧАЛЕ 1800-Х ГГ.
«Дневник студента» — замечательная хроника московской жизни 1805—1806 гг. Сразу после выхода в свет он оказался бесценным источником сведений о быте, укладе, событиях светской и театральной жизни Москвы. Им пользовался Jl. Н. Толстой при создании «Войны и мира», а затем едва ли не все исследователи — историки, театроведы, музыковеды, литературоведы, писавшие об эпохе 1800-х гг.
«Дневник студента» охватывает, по сути, три пласта московской жизни: университет, литературно-театральный мир и светское общество.
Название дневника может вызвать у читателя ожидание подробного отчета об учебных занятиях, о событиях в жизни университета, об изучаемых дисциплинах и т. п. Между тем, кроме беглых упоминаний о трудностях с математикой и о публичных лекциях по физике, краткого и несколько иронического описания пансионерского экзамена, мы почти не встречаем записей, касающихся университета. Жихарев связан с некоторыми преподавателями взаимной приязнью и даже дружбой, он рад отметить в их кругу день своего рождения, но как друг среди друзей или как начинающий литератор -в своем кружке. К университету Жихарев подходит с типично дворянским прагматизмом. Причастность к нему дает юноше определенный статус в светском обществе (не «недоросль» — студент), а впоследствии — аттестат, который позволит поступить в приличную службу. Жихарев явно дорожит положением человека «хорошего общества» и не хочет нарушать его законов. Между тем поглощенность дворянина учебными занятиями могла бы быть воспринята в этом обществе либо как
272
причуда педанта, либо как стремление к академической карьере. А это уже считалось для природного дворянина почти таким же «неприличием», как сделаться профессиональным актером.
Любопытно, что профессор и актер ставились светским обществом, так сказать, «на одну доску», хотя различия в их правовом положении были огромны. Профессор имел чин не ниже VII класса, и на него распространялись все права и привилегии потомственного дворянина (независимо от его происхождения). Актер был человеком как бы вне сословия, так как актерское звание только освобождало от податей и никаких правовых гарантий не давало. Дворяне утрачивали свои права, поступая на сцену, поэтому одна мысль, что дворянин станет актером, была способна привести в ужас. Уделом светских театралов оставалась лишь любительская сцена. Современник Жихарева С. Т. Аксаков вспоминал, как после его выступления в спектакле в доме А. С. Шишкова жена М. И. Кутузова изъявила ему «искреннее сожаление», что он «дворянин, что такой талант, уже много обработанный, не получит дальнейшего развитйя на сцене публичной» (Аксаков, т. 2, с. 262). Жихарев отнюдь не свободен от дворянских предрассудков. Тем не менее театральный мир властно притягивает к себе юношу и составляет центр его духовных интересов. Никакие увещевания добродетельных наставников не могут излечить юного студента от «глупой страсти к театру», как он сам называет свое увлечение в минуту раскаяния.
В Москве Жихарев посещает три театра: русский, немецкий, французский.
Русский театр в Москве находился до 1806 г. в частных руках. Его владельцем был Михаил Егорович (Майкл, Меккол) Маддокс (или Медокс), человек неясного происхождения и интересной судьбы. Современники считали его кто знатным англичанином, кто греком, кто евреем, полагали, что он приехал в Россию в 1760-х гг. в качестве учителя математики для вел. кн. Павла Петровича. Это обстоятельство не находит документального подтверждения. Достоверно известно, что он был превосходным механиком, и это помогло ему впоследствии поддерживать на высоком уровне сценическую машинерию в своем театре. Видимо, правы те, кто определял первоначальную профессию Медокса не очень уважительным на языке XVIII в. словом «фигляр», что теперь мы должны трактовать как «цирковой артист», «фокусник».
В 1776 г. Медокс становится компаньоном в театральной антрепризе кн. П. С. Урусова в Москве, а с 1780 г.— единоличным владельцем антрепризы, т. е. получает привилегию на устройство в Москве театральных зрелищ. В феврале 1780 г. сгорел так называемый Знаменский оперный дом, где происходили спектакли русской труппы. За пять месяцев архитектор Розберг построил на средства Медокса и, видимо, при его участии театральное здание — грандиозное, по масштабам тогдашней Москвы. Фасад его выходил на ул. Петровку, поэтому театр стал называться Петровским, или театром Медокса. по имени владельца. На этом месте впоследствии было построено нынешнее здание Большого театра.
Подробное описание-реконструкцию устройства Петровского театра, его историю и всесторонний анализ его репертуара дает в своей книге «Театр Маддокса в Москве» О. Чаянова. Исследовательница отмечает, что внешне здание театра Медокса не отличалось ни архитектурными достоинствами, ни красотой. Зато внутреннее устройство вполне соответствовало европейскому уровню и было под-
273
чинено идее удобства зрителя во время просмотра спектакля. Большая сцена, поднятая на два аршина, круто поднимающийся партер, три яруса лож и галерея для самого демократического зрителя (на галерею был отдельный вход, чтобы простонародный зритель не смешивался с публикой из «хорошего общества»). Сцена была прекрасно оборудована, декораторами и механиками Медоксова театра в XVIII в. являлись знаменитые Гонзаго, Гильфердинг, Валезини, Биббиена. К театру примыкала огромная маскарадная зала — круглая Ротонда — на две тысячи человек, которая считалась одной из достопримечательностей Москвы конца XVIII — начала XIX в.; там устраивались не только маскарады, балы, но и концерты.
Жихарев сделался завсегдатаем Петровского театра в тот момент, когда театр уже прошел лучшие этапы своей деятельности (периоды расцвета приходятся на 1780—1786 и 1791 — 1796 гг.). Материальные дела Медокса пошатнулись давно, и он проявлял удивительную находчивость и изворотливость, чтобы спасти свое детище от окончательного краха. Однако начало XIX в. нельзя считать временем упадка Петровского театра. Конечно, здание обветшало, оформление спектаклей уже сильно уступало петербургским постановкам (в чем убедился Жихарев, перебравшись в столицу). Лучшие актеры (П. А. Плавильщиков, В. П. Померанцев) по своей творческой манере принадлежали XVIII в., поэтому их игра на фоне петербургских образцов казалась несколько провинциальной и архаичной. Однако и в отношении репертуара, и по общему стилю театральных постановок Медоксов театр старался шагать в ногу со временем. Сам Медокс еще в 1796 г. потерял право единолично распоряжаться театром, но введенные им традиции организации театрального дела держались довольно прочно.
Рассмотрим теперь ряд особенностей театральной жизни начала XIX в., которые необходимо знать и иметь в виду при чтении мемуаров Жихарева.
Театральный сезон на рубеже XVIII и XIX вв. начинался в первых числах сентября и продолжался до конца мая, с перерывом на время Великого поста, когда спектакли были запрещены и помещение театра сдавалось внаем для концертов и «фокусов». Летом представления в Петровском театре шли спорадически («по требованию знатных особ», по желанию владельца и т. п.), зато с середины мая до сентября функционировал так называемый вокзал — специальное летнее помещение для увеселений знатной публики (название «вокзал» происходит от Waux-Hall, предместья Лондона, где им было положено начало). Вокзал театра Медокса находился около Таганской площади и представлял собой регулярный сад, где играла музыка, располагались буфеты, увеселительные павильоны. В вокзале устраивались фейерверки, иллюминации, маскарады, балы, ужины, давались и театральные представления на открытом воздухе, а в случае дождя — в специально выстроенном «комнатном театре» (см.: Глинка, с. 179—180). Играли там артисты Петровского театра; таким образом, спектакли труппы продолжались практически круглый год. В театре на Петровке давалось 75 абонементных спектаклей в год, но если прибавить к ним внеабонементные представления и вокзальный театр, то труппа должна была выдержать более сотни спектаклей. Это было серьезной проблемой.
Основной состав зрителей был стабильным. Театр на Петровке вмещал около восьмисот «благородных» зрителей, не считая посетителей галереи. Ложи (их было восемьдесят) абонировались обычно
274
целыми семьями на год — с января до января, что обходилось, по свидетельству современника, от 300 до 1000 рублей и более. Владельцы абонемента могли обставить ложу своей мебелью и даже оклеить обоями по своему вкусу (см.: Рихтер, с. 24). Таким образом, ложа превращалась в своего рода филиал домашней гостиной, а театр — в место светских встреч. Состоятельная часть несемейной мужской публики позволяла себе покупать дорогие места в креслах перед сценой (пять-шесть рядов), небогатые люди покупали билеты в партер, где надо было стоять. Посещение театра входило почти как обязательная часть в распорядок дня светского человека, поэтому в дни спектаклей в театре собирался один и тот же круг людей (представления давались с шести часов вечера по средам и воскресеньям, с 1 ноября еще по пятницам, а в разгар сезона и в другие дни). Повторять часто постановки в таких условиях было невозможно. В среднем одна пьеса могла идти два-три раза в сезон, наиболее популярные — семь-девять (рекорд побила опера «Днепровская русалка», шедшая одиннадцать раз), некоторые пьесы «упадали» после первого же представления. Положение осложнялось тем, что спектакль обычно состоял из двух пьес — большой и маленькой.
Таким образом, одна труппа, которая в 1805 г., по данным Жихарева (см. запись от 18 октября 1805 г.) состояла из двадцати шести человек, включая сюда драматических, оперных и балетных артистов, должна была одновременно держать в репертуаре несколько десятков пьес и постоянно разучивать новые. По подсчетам О. Чаяновой, с 1782 по 1805 г. театр Медокса поставил 425 пьес. Учитывая, что ведущий актерский состав за эти годы мало изменился, это значительная цифра. Времени на подготовку новых постановок в таких условиях у труппы оставалось мало.
По общим правилам в театрах конца XVIII — начала XIX в. полагалось не более трех репетиций одной пьесы. Режиссера в нынешнем смысле слова еще не существовало. Основная цель репетиций заключалась в том, чтобы артисты усвоили время и порядок своего выхода на сцену. Часто премьеры бывали столь неподготовленными, что актеры оказывались буквально прикованными к суфлерской будке. Далеко не всегда все участники спектакля понимали общий смысл пьесы и даже своей роли. На казенной сцене распределение ролей происходило согласно амплуа, перечень которых был взят из французского театра и не всегда подходил к русскому репертуару (см.: Погожее, с. 80—82), а порой игнорировало вкусы и наклонности артистов. Протестовать, отказаться от данной ему роли актер не мог под угрозой расторжения контракта или унизительного наказания. За малейшее ослушание, а иногда за простое проявление человеческого достоинства крепостных актеров — самых бесправных членов труппы — подвергали телесным наказаниям, а вольных лишали жалованья, сажали под арест, невзирая на заслуги. Так, в Петербурге в 1810 г. сидела под арестом сама великая трагическая актриса Е. С. Семенова (см.: Всеволодский, с. 106).
На этом фоне положение дел в театре Медокса выгодно отличалось демократизмом и профессионализмом. Один из близких к Петровскому театру конца XVIII — начала XIX в. людей, активный переводчик и драматург С. Н. Глинка, вспоминал о том, как происходил выбор пьес и их постановка: «Когда сочинители и переводчики приносили к Медоксу произведения свои, он приглашал актеров на совещание: принять пьесу или нет. Если принятие по прочтении предлагаемой пиесы утверждалось большинством голосов, тогда
275
содержатель удалялся, предоставляя каждому выбор своей роли. Потом, возвратясь на совещание с новым вопросом: во сколько времени принятая пьеса может быть выучена? срока на это нигде не убавлял он, но, смотря по пиесе, и прибавлял. Были тогда в Московском театре подле оркестра табуреты, занимаемые тогда, так сказать, присяжными любителями театра. У некоторых из них были и свои домашние театры. Содержатель приглашал и их, и сочинителей, и переводчиков на репетицию. Если приглашенные лица единодушно утверждали, что пьеса идет успешно и что каждый из актеров вник в душу роли своей, тогда назначалось главное представление. В противном случае отлагалось еще на время. Повторение так изощряло память, что суфлер почти вовсе был не нужен» (Глинка, с. 179). Конечно, следует иметь в виду, что С. Н. Глинка описывает, так сказать, идеальный вариант и что в жизни не всегда все шло так гладко, однако о Медоксе как отличном директоре театра говорит и Жихарев в «Воспоминаниях старого театрала».
Репертуар рубежа XVIII и XIX вв. характеризуется торжеством драмы. Еще в 1780-е гг. входят в репертуар Петровского театра и остаются в нем до конца (до 1805 г.) драмы Мерсье, «Отец семейства» Дидро («по расположению» Геммингена в переводе Н. Н. Сандунова), «Мисс Сара Сампсон», «Эмилия Галотти» Лессин-га, но наивысшей популярности достигают многочисленные драмы Коцебу, наводнившие русскую сцену в 1790-е гг. Самыми значительными из них в Медоксовом театре были «Ненависть к людям и раскаяние» (и ее продолжение «Эйлалия Мейнау, или Следствия примирения» Ф.-В. Циглера), «Сын любви», «Попугай», «Гуситы под Наумбургом».
Имя Августа Коцебу, плодовитого немецкого писателя рубежа XVIII и XIX вв., долгие годы жившего в России, автора более двухсот произведений (в том числе 92 драм), дискредитировано его деятельностью в качестве агента русского правительства и «Священного союза» в Германии в 1810-е гг., за что он был убит в 1819 г. немецким студентом Зандом. Между тем в конце XVIII в. его пьесы с триумфом обошли все театры Европы. Успех им обеспечили актеры, поборники нового, эмоционального стиля игры. Они влили жизнь, наполнили высокой игрой страстей эти пошловатые пьесы — предшественницы позднейших мелодрам. Поэтому прав был театровед Б. В. Алперс, когда писал: «От драматургии Коцебу можно действительно отделаться несколькими фразами. Но историк театра сделает крупный промах, если пройдет мИмо такой пьесы Коцебу, как «Ненависть к людям». В ней были созданы крупнейшими актерами русской сцены Яковлевым и Мочаловым образы необычайно сильные и значительные по своему социально-психологическому содержанию» (Алперс, с. 30).
В середине 1800-х гг. популярность драм Коцебу начала постепенно затухать. С легкой руки поэта Д. П. Горчакова они стали именоваться «коцебятиной». Жихарев уже относится к ним вполне спокойно, без заведомого восторга, порой высказываясь о них с одобрением, порой — весьма критически. Его реакция на русскую национальную драму, возникшую в начале XIX в. под влиянием пьес Коцебу, была еще более сдержанной. Московская публика принимала пьесы Н. И. Ильина, В. М. Федорова, С. Н. Глинки восторженно, юный студент считает их ходульными, скучными, пошлыми. Исключение он делает лишь для драмы Н. И. Ильина «Великодушие, или Рекрутский набор» (см. о ней: Родина, с. 40—48).
276
Как патриотически настроенный юноша он сам удивляется своему равнодушию к национальному репертуару, однако признается: «Что ни говори, а русскую оперу можно смотреть с большим удовольствием, чем русские трагедии и драмы». Однако вскоре на московской сцене появилась русская трагедия, которая покорила сердце автора «Дневника студента».
27 сентября 1805 г. в театре Медокса состоялась премьера «Эдипа в Афинах» В. А. Озерова. Это произошло почти через год после того, как пьеса прогремела в Петербурге (впервые поставлена 23 ноября 1804 г.) и менее чем за месяц до гибели самого Петровского театра, сгоревшего 22 октября 1805 г. В Москве уже были наслышаны о петербургском успехе трагедии Озерова, о внезапной громкой славе автора. Спектакль в Петровском театре прошел, по свидетельству Жихарева, при единодушном восторге публики. Сам автор «Дневника студента» восхищается пьесой, игрой П. А. Плавилыци-кова в главной роли, но критикует других исполнителей. Однако для Жихарева «эпоха Озерова» еще впереди. Переехав в 1806 г. в Петербург, он окажется свидетелем апогея озеровской славы. Трагедия «Димитрий Донской», на генеральной репетиции (13 января 1807 г.) и на премьере (14 января 1807 г.) которой присутствовал Жихарев, затмила успех «Эдипа в Афинах» и «Фингала» (1805 г). Тем не менее петербургские спектакли не изгладили из памяти мемуариста московской постановки «Эдипа», и в «Воспоминаниях старого театрала» Жихарев дал глубокий сравнительный анализ трактовки главной роли П. А. Плавилыциковым и Я. Е. Шуше-риным.
После пожара Петровского театра труппа Медокса давала спектакли в доме князя М. П. Волконского на Самотеке (с 12 ноября 1805 г.), потом в манеже дома Пашкова на Моховой (с 17 декабря 1805 г.), и ряд театральных впечатлений Жихарева связан как раз с последним зданием. Здесь 10 февраля 1806 г. состоялся последний спектакль частной труппы Медокса и 11 апреля 1806 г.— первое представление Императорской московской российской труппы, так как московский театр был взят в казенное управление и присоединен к Дирекции императорских театров. Современники, близко знавшие ^ театральную жизнь, в их числе и Жихарев, придавали этому событию большое значение. Статус «императорских» обеспечивал артистам постоянный заработок и более или менее твердую гарантию получения «/ пенсии. По положению 1786 г. пенсия за двадцатилетнюю выслугу назначалась в размере половины годового жалованья, с 1809 г.— полного (см.: История, т. 2, с. 37; правда, дирекция, чтобы не платить пенсии, могла в нужный момент не возобновить с актером контракта — Погожее, с. 84). Крепостным актерам принадлежность к императорской труппе давала право ставить перед своей фамилией 4 букву «г.», т. е. «господин», что меняло их общественное положение и самоощущение.
На этой ноте обрывается рассказ Жихарева о русской театральной жизни Москвы. Сперва отъезд на лето в Липецк, а потом переезд в Петербург не дали ему возможности следить за дальнейшим развитием московского театра.
Напомним, что спектакли труппы Медокса были отнюдь не единственным источником московских театральных впечатлений Жихарева.
Немецкий театр. Автор «Дневника студента» являлся страстным поклонником немецкого театра, начавшего свои представления в
277
Москве в 1804 г. Он старался не пропускать немецких спектаклей, тщательно собирал сведения об актерах и истории труппы, и позднейшая театроведческая литература черпает свои сведения об этом театре почти исключительно из его дневников-мемуаров.
В записи от 18 октября 1805 г. Жихарев приводит список всех московских актеров (русской, французской и немецкой трупп) с перечислением их амплуа и иногда краткой характеристикой. В записях от 20 и 21 мая 1807 г. он излагает историю немецкой труппы. Б. М. Эйхенбаум сверил данные Жихарева со сведениями, помещавшимися на страницах рижского немецкого журнала «Russischer Мег к иг» («Русский Меркурий», 1805). С издателем журнала пастором Гейдеке Жихарев был знаком и часто пользовался его изданием как справочным и отправным для рассуждений (не всегда ссылаясь на источник, как установил Б. М. Эйхенбаум). Гейдеке приветствовал появление немецкого театра в Москве, хотя его оценки репертуара и игры актеров не совпадают с восторженными отзывами автора «Дневника студента» (см.: Эйх., с. 668—669).
Московская немецкая труппа отделилась от петербургской не-мецкой труппы антрепренера Иосифа Мире и под руководством актера Карла Штейнсберга начала свою деятельность в помещении так называемого Головинского (или Демидовского) театра на Яузе. Состав актеров и зрителей здесь был демократическим. Значительную часть из проживавших тогда в Москве восьми тысяч немцев составляли врачи и ремесленники разных профессий, они же заполняли и театральный зал. Русская публика мало посещала немецкие спектакли, и Жихарев, гордившийся своим знанием немецкого языка, чувствовал себя вольготно и в зрительном зале, и за кулисами. В обществе хорошеньких немецких актрис он держался свободно и уверенно, чего ему порой не хватало в светских дворянских гостиных. Со Штейнсбергом Жихарев вел беседы о литературе и театре, суждения опытного актера вызывали у него неизменный интерес. Болезнь Штейнсберга очень опечалила юного студента, а его смерть он считал невосполнимой потерей для театра. Переход немецкой труппы к русскому антрепренеру А. Муромцеву в феврале 1806 г. привел к падению ее престижа.
Основное место в репертуаре театра, насколько можно судить, занимали оперы и музыкальные драмы. В записях Жихарева встречаются упоминания об операх Моцарта, Сальери; часто шла и «Русалка», пленившая зрителей начала XIX в. Види