Cтарый 4емоданМЫСЛЬ ПУБЛИЦИСТА
Человек в жизни сдержанный, Анатолий Аграновский, однако, сам много о себе рассказал. Перечитывая наново его очерки с острым чувством недавней и невосполнимой утраты, замечаешь то, что не замечал прежде,— присутствие в них самого Аграновского.
Он, разумеется, всегда «присутствовал»: все, что он написал, написано от первого лица. Это позволяло литературоведам наблюдать в его творчестве наличие некоего «лирического героя», «философского героя». Мы же, известинцы, на чьих глазах задумывались, создавались, сдавались в набор и публиковались на газетных полосах очерки, ставшие потом достоянием книг, слишком хорошо знали, что газета — не литература, что от жизни ее отделяет куда более краткое расстояние, что связи ее с действительностью куда менее опосредствованы, чтобы журналист успевал ввести в корреспонденцию еще и «лирического героя». Он вводил себя самого. И не столько для философии, сколько для дела, для убедительности, поскольку специальный корреспондент в командировке оказывается в положении «накопителя» информации, ее «обработчика» и «осмыслителя»; лирическому герою этого не перепоручишь. Другое дело, что процесс исследования материала часто становился у Аграновского сюжетом его очерков, где действует, размышляет, рассуждает сам корреспондент, ненавязчиво вовлекая читателей в поиски единственного решения. Зато теперь, когда перечитываешь его книги, переживаешь горькое и вместе светлое узнавание хорошо знакомого человека, который жил среди нас, с которым воочию уже не договоришь, не доспоришь, которого ни о чем больше не спросишь.
Л. Н. Толкунов—общественный и государственный деятель, журналист. Длительное время был главным редактором газеты «Известия». В настоящее время — Председатель Совета Союза Верховного Совета СССР.
5
«...Много раз меня путали с отцом: у нас ведь имена начинаются с одной буквы. В тот год, когда умер отец — в командировке, в деревне Большое Баландино,— в тот год вышла моя первая книга, отец еще читал ее... Меня часто путали с отцом, который был мне учителем и самым большим другом, но никогда еще, пожалуй, я не ощущал с такой ясностью, что стал продолжателем дела отца».
Очерк, откуда цитата, «Как я был первым» — о запуске в космос Германа Титова, о семье Германа и его родине селе Полковниково на Алтае, а значит, и об Адриане Митрофановиче Топорове, алтайском педагоге и просветителе, одном из организаторов коммуны «Майское утро». Но вот попутно автор кое-что сообщает и о себе. И не только факт биографии, но и самое сокровенное. Творческое кредо, если хотите.
Аграновскому, корреспонденту «Известий», пришлось в этой поездке встретиться и посмотреть в глаза человеку, который в свое время был главным гонителем и антиподом Топорова, и прямо сказать ему то, что, по существу, перечеркивало его благополучную внешне, а по сути фальшивую жизнь.
«Нет,— сказал я ему,— о Топорове писать будут, обязательно будут...»
Так Аграновский открывает нам не только события своей жизни, он смело открывает нам самые сильные движения своей души, свои гражданские убеждения, свой журналистский выбор, которому останется верен всю жизнь.
Итак, Анатолий Аграновский — журналист, сын журналиста. От отца, от традиций ленинской журналистики унаследовал он остроту, смелость постановки проблем, глубину их разработки. И еще важные черты—журналистская честность и любовь к газете. Для развития и становления таланта эти качества — безусловны.
В свое время Аграновский-старший, начав издавать книги, вступил в Союз писателей СССР, «но,— по воспоминаниям сына,— до конца дней считал себя журналистом, ценил в себе газетчика».
Аграновский-сын по образованию — историк, военная его специальность — авиационный штурман; в юности успел поработать художником-мультипликатором, помощником кинооператора, ретушером, художником-оформителем. И все-таки вышел, вступил на дорогу от-
6
ца. Тоже стал членом Союза писателей СССР, издал более двадцати книг, написал несколько повестей и киносценариев, по которым были сняты художественные и док/ментальные фильмы. Но, как и отец, он до конца дней считал себя журналистом. Оба были газетчиками, оба принадлежали «Известиям».
Я порой поражался его привязанности к газете. Он мог бы совсем уйти в литературу. Но сделай он это, Аграновский не был бы Аграновским.
Газета обязана Анатолию Аграновскому не только теми строками, которые он публиковал на ее страницах и которых так ждали и многомиллионный читатель, и коллеги-журналисты. «Известия» обязаны своему специальному корреспонденту и тем, что имели как бы эталон, на который многим надо равняться, к которому необходимо стремиться. Конечно, что дано одному — недоступно другому, но одно лишь стремление к журналистской вершине, стремление дотянуться до Аграновского заставляло публицистов работать на высшем пределе своих собственных возможностей.
Но и Аграновский обязан газете — обогащение тут было взаимным. Газета заставляла его идти в ногу со временем, искать в нужном направлении, в нужный момент. Газета давала ему дыхание. Она же, в конце концов, дала ему имя.
Однако «злоба дня» — сегодняшнего ли, завтрашнего ли — никак не отражалась на глубине и объективности его публицистики; «злоба дня» означала не сиюминутность, а своевременность и современность.
И герои его очерков—люди современные. Характерно, и это подмечено исследователями творчества Аграновского, что многие из его самых современнейших героев были до знакомства с журналистом вполне рядовыми людьми, иногда непонятыми на местах, иногда и просто гонимыми (например, доктор Федоров). После публикаций Аграновского его герои становились Героями. Затем некоторые из них академиками, другие — лауреатами. Главное тут не личная судьба героев—выигрывало дело. Директор НИИ микрохирургии глаза, член-корреспондент АМН СССР профессор С. Н. Федоров говорит: «Всем, чего удалось добиться, достигнуть, я обязан ему, Аграновскому. Главное — время. Мы выиграли время». Время—это тысячи спасенных больных, новые исследования и открытия, двинувшаяся вперед наука.
7
Выигрывало дело! После его публикаций принимали решения ведомства, главки, министерства, самые высокие инстанции.
Мнение Аграновского часто не зависело от установившегося представления. Но, чтобы сдвинуть дело с мертвой точки, этого было мало, надо было в своем подчас неожиданном, иногда парадоксальном, казалось бы, мнении убедить собеседника. Чаще всего ему удавалось это, ибо, с кем бы он ни говорил, он всегда был компетентен, всегда вровень с любым хозяйственником, специалистом, крупным руководителем. Если не удавалось убедить собеседника, он потом убеждал в своей мысли читателя, вместе с которым размышлял и делал выводы.
Герои Аграновского — это люди ищущие, новаторы по складу ума и характера. Зачастую они сталкиваются с немалыми трудностями, но здесь сказываются их убежденность и воля. В письмах с одного передового завода, который значительно обогнал построенные по аналогичному проекту предприятия, Аграновский писал: «Стало быть, истинно передовые люди — не рабы обстоятельств, а творцы обстоятельств. Во всяком случае, они не пасуют, не плошают, если даже не все задуманное дается им...»
В этом же очерке Аграновский развивает очень важную мысль о передовом опыте. Он верно подмечает, что зачастую у нас даже соседние предприятия не перенимают или не умеют просто взять лучший опыт. Журналист пишет об одном луганском слесаре, который считал, что улучшению все подвластно, только бы действовать с умом. Этот слесарь машину любил, как любят дерево, птицу. Указывая на полученный эффект от одной машины, он восклицал:
— А если помножить на Советский Союз!
«Да и отчего не помножить,— рассуждает Аграновский,— когда решительно ему не нужно, чтобы соседи были плохи. Что толку нам, избавленным от конкуренции, в успехе, если стократ не повторен он, не помножен... Передовые заводы были, скажу я вам, всегда; и писали о них всегда. Своеобразие момента состоит в том, что сегодня мы хотим разрыв между передовыми и отсталыми сократить. Не ликвидировать—это все равно невозможно,— но подогнать весь фронт.
Помножить на Советский Союз».
Всем своим существом он чувствовал колоссальные возможности, заложенные в нашей социалистической
8
экономике. Но он видел также, что часто они используются наполовину, методами, которые уже давно отжили. Он отлично понимал, какой ущерб наносит это стране, и поэтому главным его героем был человек, преисполненный чувства хозяина, человек инициативный, напористый, который не только выстрадал определенные идеи, открытия, но и умеет добиться их внедрения. Напомню лишь о двух героях очерков Аграновского — известном хирурге академике Лопаткине и конструкторе Исаеве.
Лопаткин сделал очень важное дело. Он перестроил подход к самой клинике — значительное количество больных стало обследоваться амбулаторно. Это высвободило койки для тех, кому необходима операция. Возросло их количество. Клиника заработала по-новому. Позиция новаторов: оценивайте нас по труду, не по занятым кроватям, а по тому, хорошо ли мы лечим людей и скольких мы вылечили.
Или его другой очерк — об ученом, который всего себя отдал космонавтике, об Исаеве. Это был человек одержимый, все время искал, открывал. Но и внедрял.
Одним из первых в советской журналистике Аграновский глубоко заинтересовался бригадным подрядом. И долго пробыл в бригаде строителя Александра Злобина. Он рассказал на страницах «Известий» о всех особенностях работы этого коллектива. В бригаде Злобина каждый из пятидесяти рабочих достоверно знает, за что ему платят деньги. В этом суть. Не в количестве дензнаков, а в их соответствии мере труда. Заработная плата стала для них заработанной — слово обрело свой первичный, здоровый смысл. «Я видел их труд,— писал Аграновский,— одним рублем не сделаешь его яростным, будет он без души. Я понял: моральное поощрение не только в портретах на Доске почета (в свою пору злобинцы все оказались на ней), но прежде всего в труде, в его ладе и смысле. В самих деньгах, заработанных честно, заложен нравственный стимул: вот чего я стою, стало быть, я не дурнее людей, труд мой ценит общество. И начинается сознание, являются соревновательные мотивы, приходят дисциплина, порядок, забота не только о своем, ближнем, но и о дальнем, общем: из этой заботы многое должно родиться. Из поступков — привычки, из привычек — характер, из характера — судьба.
Из равнодушия не родится ничего».
Внимание Аграновского к проблемам научно-техниче-ского прогресса, к тому, чтобы научные исследования
9
были эффективны и велись прежде всего на главных направлениях, чтобы в этом деле участвовала и наука университетская, всех высших учебных заведений,— все это звучит сейчас весьма актуально, так же как и его очерки о передовых инициативных руководителях, умеющих находить именно те рычаги, которые наиболее эффективно воздействуют на экономику производства, на качество продукции.
Аграновский по большей части занимался самой сложной ныне проблемой — управления экономикой и в этом достиг наибольшего успеха. Однако и морально-этическую тему он решал столь же глубоко и по-своему.
Остановившись на пустыре возле дома (очерк так и называется — «Пустырь»), журналист спрашивает жильцов: «Что тут у вас будет?» — «Дом будут строить. Для начальства». Но оказалось, что будет зеленая зона. Отчего жители дома, знающие, что творится в разных концах мира, не знают, что делается возле дома? Журналист задается вопросом и отвечает: нужна гласность. «...Вы понимаете, конечно, что разговор у нас давно уже не только и не просто о налаживании информации. Речь идет о развитии демократизма, об истинном уважении к людям, о необходимости знать их запросы, прислушиваться к ним, учитывать их». Вот уже очерк моральный обретает на наших глазах социальную окраску.
В основе другого очерка — «Берегись автомобиля» — семейная драма: рушится семья, причина — злосчастный автомобиль, который никак не могут поделить герои очерка. Конфликт чисто домашний, налицо дух наживы, накопительства. Случай, к сожалению, не из редких. И писалось об этом немало. Но Аграновский задает повествованию иной тон: «Мораль, увы, не чужда арифметики». Один из главных героев, пусть ради заработка, но готов и хочет трудиться, однако на заводе строгие финансисты установили ему «потолок»: хоть разбейся, а больше 160 рублей в месяц не заработаешь. «Почему,— спрашивает автор,— силу, сноровку, изобретательность, ум ему под-ручнее пустить в дело за воротами завода, колхоза, стройки?» Журналист говорит далее о рычагах экономики, и не потому, что это его любимый конек, а он нашел возможность и здесь удобно сесть на него. Нет. Мораль и экономика взаимосвязаны естественно, органично, одно вытекает из другого. «Основной заработок для них давно не основной,— говорит он о своих героях,— no-
lo
бочное стало главным, главное отошло на второй план —-эти люди живут в перевернутом мире.
Отсюда, если вдуматься, и семейная драма».
Словом, Аграновский редко писал на темы «чистой» нравственности, «чистой» морали, если не считать таковыми его материалы, где, кажется, совсем не было «чистой» экономики,— скажем, «Вишневый сад»: ребенка, укравшего вишни, бригадир в наказание сажает в склад с ядохимикатами. Речь о жестокости, о душевном одичании. Но проблема .ставится шире, высказана конструктивная мысль о том, что «нельзя приказать благосостояние», о том, что «чем меньше хозяина в работниках, чем меньше подкреплено это чувство — организационно, экономически, нравственно,— тем выше надобны заборы». Моральны, нравственно напряженны все его очерки, включая самые «деловые», самые «экономические».
Литературоведы в чем-то все-таки правы, когда под авторским «я» Аграновского угадывают единый «сквозной» характер героя, не просто созерцающего события, но бесстрашно исследующего жизнь, ему во всем надо дойти до самой сути, и в этих своих поисках он действует весьма активно — с позиций здравого смысла и государственной пользы, с позиций гражданина. Несомненно, Аграновский сознательно не придавал фигуре автора чересчур «личной» окраски. Они были вровень — пытливый исследователь из его очерков и сам Аграновский, готовый семь раз отмерить, пока весомость результата не окажется для всех очевидной.
Автор, его личность в той активной публицистике, которую избрал для себя, в которой трудился и которую творил Аграновский,— такой автор был полпредом читателей в исследовании проблемы, заложником правды жизни, мерилом искренности в споре, который ведет автор из очерка в очерк. Вот я весь перед вами, как бы говорит Аграновский, попробуйте меня опровергнуть, мне возразить, а не сумеете, становитесь моими единомышленниками и будем вместе отстаивать здоровую экономику» честную предприимчивость, созидательный труд, высокое качество, талантливых людей, дух бескорыстия, чистоту намерений — все, что мне нравится, против того, что мне не нравится,— против косности и тупосердия, бюрократизма и головотяпства, бездумья и бракодельства. Публицист уважает читателя и доверяет ему, но и себя уважает, знает себе цену. Такое взаимопонимание необходимо; журналист, да еще газетный, как бы неор-
11
динарно он ни мыслил, обязан быть выразителем общественного мнения, понятным широким массам читателей, находить с ними контакт. Он же — так Аграновский ставил задачу — должен быть первопроходцем, впередсмотрящим — иначе не стоило за перо браться; искренность, доверительность в его отношениях с читателем нужны как инструмент воздействия на умы, сердца.
Простота, убедительность его журналистского таланта, крепость мысли и культура письма замечательно соответствуют потребности души и ума современного взыскательного читателя. Именно такой Аграновский, органически чуждый демагогии и пустословия, был на протяжении двух с половиной десятилетий журналистом номер один для читателей «Известий». Не только потому, что действенность его выступлений в газете была чрезвычайно высока, но и по прямому воздействию на нравы и умонастроения людей.
Для этого журналистика должна была стать его жизнью, слиться с ней.
«Редакционного задания на сей раз не было. Все началось проще. Сын пришел из школы...» —так начинается очерк «Аскания-Нова». Другое начало: «В один из теплых вечеров прошлого года, возвращаясь домой, я увидел у двери соседей выставленную, по русскому обычаю, крышку деревянного гроба и так оказался втянут в уголовное дело, для меня — страшное, а по мнению юристов— простое и даже заурядное». («Двумя этажами ниже»).
Он входит в проблему естественно, как входит человек в среду своего обитания. А ведь темы, за которые брался Аграновский, как я уже говорил,— самые трудные, первопроходческие; тут он знал свою силу и не щадил себя. Достаточно напомнить «Технику без опасности», «Суд да дело», «Растрату образования», «Снос», «Левшу на космодроме»... Да вот и процитированный выше очерк «Двумя этажами ниже» — об убийстве по пьяному делу — тяжелый сюжет: погиб сосед — молодой красивый парень, гордость хорошей рабочей семьи. «Не знаю, как писать об этом»,— признается автор. И этим признанием нам еще более близок, и мы уже обязательно дочитываем до конца.
Некоторые говорили: долго пишет. Он писал ровно столько, сколько требовала тема и исследующая ее нелукавая мысль, которая должна была вызреть до полной ясности, чтобы быть отданной читателю не раньше и не
12
позже. Нужно было много мужества и терпения, чтобы не поддаться соблазну и не избавиться от ноши, кргорая недели, иногда месяцы держит автора под токами высокого напряжения, чтобы не последовать уговорам: мол, нужно уже печатать, чтобы не приближать преждевременно желанный для каждого газетчика миг сдачи в набор. Конечно, можно бы и сдать. И это уже был бы самый высокий уровень из того, что печаталось. Но планку высоты он устанавливал для себя сам.
Зато, сдав материал, готов был с благодарностью выслушать любое замечание, предложение. Соглашался не всегда. Критиковать его было непросто, позиции у него были продуманы, идеи — выношены, отлиты во фразы, где ни убавить, ни прибавить. Например, такая: «Прощаться с индивидуальным мастерством в эпоху НТР нам, полагаю, рано. Как, скажем, и с индивидуальной совестью в эпоху коллективизма». Хочется отнести эту его мысль к самому существованию Аграновского в газете, мастера своего дела в коллективном творчестве большой редакции. Теперь, когда его не стало, нам так не хватает его индивидуального мастерства!
Как мы знаем, он много писал о мастерстве, о качестве любого труда. И сам он был мастеровит и искушен в своей профессии, обладал помимо таланта замечательной культурой литературного труда, легкость и убедительность его пера обеспечивались редкой начитанностью, безупречным литературным вкусом, большим чувством слова. Замечали ли вы, как неслучайна, как найдена у него первая фраза каждого очерка? Как выразительна последняя? Как искусно использовал он при построении материала жанр сказки, притчи, проводя нас затейливыми тропинками от кажущегося простого к сложному и обратно — к подлинной простоте и непреложности? Его мастерской будут пользоваться поколения журналистов. А пока отметим новаторство: он был зачинателем исследовательского очерка в нашей журналистике и лучшим его исполнителем.
Аграновский рос, менялся с годами, становился зрелее, трезвее, как бы жестче, все дальше бежал от прожектерства, всяческой маниловщины, которой в нашей журналистике разлито еще предостаточно. Он, по его собственному признанию, учился понимать противника, «входить в положение», разбираться в сложных жизненных коллизиях, где экономика, социология, мораль вступают порой в столь противоречивое взаимодействие, что
13
с помощью деревянного меча такой клубок не разрубишь и словесные заклинания будут только смешны. Вместе с тем он был оптимистом, люди нравились ему, многих он любил, сам был из породы тех, кто проходит отмеренный судьбой путь «с весельем и отвагой победителей».
Он был журналистом сложного времени. Он отражал и выражал умонастроения и надежды шестидесятых — семидесятых годов двадцатого века. Но читать его будут и дети наши, и внуки, потому что главное, за что боролся Аграновский, отвечает природе творческого социализма, а значит, связано с нашим будущим. Формально он был беспартийным. Однако все его наследие связано с работой партии по утверждению ленинских норм во всех сферах нашей общественной жизни, с ее поисками и усилиями по совершенствованию хозяйственного механизма. Я бы сказал об Аграновском, что это был политически нравственный человек. Своим творчеством, своим поведением, своим отношением к делу, своей принципиальностью в жизни он был настоящим коммунистом.
Высота и масштаб дарования специального корреспондента «Известий» Анатолия Абрамовича Аграновского бесспорны, как бесспорен его вклад в советскую журналистику. Исследователи уже сейчас заняты изучением его творчества. Наследие Аграновского будет изучаться и далее, ибо его творчество учит не только отражать жизнь, но и влиять на нее, двигать вперед.
Лев ТОЛКУНОВ
<<<----
