Cтарый 4емоданГлава II
СЛУЖБА У ГЕЙДРИХА
Впечатления о Гейдрихе — Дело против генерала фон Фрича — Гиммлер-мистик — Положение Гейдриха угрожающе — «Салон Китти» — Мои отношения с фрау Гейдрих — Попытки ее мужа поймать меня в ловушку — «Помощь» в моей женитьбе
Довольно скоро после того, как я начал работу в штате, меня пригласили на прием к Гейдриху, грозному шефу СД. Я не на шутку был встревожен, когда приближался к зданию гестапо, где помещался его служебный кабинет. Теперь, может быть, я узнаю, какие планы он вынашивает в отношении меня, думал я.
Когда я вошел в кабинет, Гейдрих сидел за столом. Внешность его впечатляла: он был высокого роста, с широким, необычайно высоким лбом, маленькими беспокойными глазами. в которых таились звериная хитрость и сверхъестественная сила, нос длинный, хищный, рот широкий, губы мясистые; руки тонкие и, пожалуй, слишком длинные — они заставляли вспомнить паучьи лапы. Его великолепную фигуру портили лишь широкие бедра, и эта неприятная в мужчинах женоподобность делала его еще более зловещим. Голос его был слишком высок для человека столь внушительных размеров. Речь была нервной и прерывистой, но хотя он почти никогда не заканчивал предложений, все же ему удавалось выразить свою мысль вполне отчетливо.
Моя первая беседа с ним протекала довольно непринужденно. Сначала он осведомился о моей семье, затем мы поговорили о музыке — Гейдрих был превосходным скрипачом и часто устраивал вечера камерной музыки в своем доме. Он задал мне много вопросов о моей деятельности на юридическом поприще и, в частности, поинтересовался, не отказался ли я еще от мысли стать коллегой господина X., известного адвоката из Дюссельдорфа. Он считал это хорошей идеей и заявил, что важно, чтобы хорошо обученные юристы, менее «окаменелые» по сравнению с юристами предшествующего поколения и открыто становящиеся на сторону нового государства, вышли на общественную арену. Но все это было лишь предисловием к серьезному разговору,
24
который коснулся организации и размеров контрразведки в Германии и тайной политической службы за границей. В голосе его зазвучала настойчивость, и я почувствовал, что он пытается вызвать и во мне такое же настроение.
Он, однако, ни на секунду не забывал, что разговаривает с подчиненным, и резко критиковал некоторые стороны моей деятельности, предостерегая меня от вредной тенденции к юридическому формализму. По истечении полутора часов беседа закончилась, и я вышел из его кабинета буквально подавленный силой его личности, чего я никогда, ни до, ни после этого, не испытывал.
Это впечатление не изменилось и после того, как я, работая с ним в течение ряда лет, узнал его по-настоящему. Этот человек был невидимым стержнем, вокруг которого вращался нацистский режим. Развитие целой нации косвенно направлялось им. Он намного превосходил своих коллег-политиков и контролировал их, так же как он контролировал огромную разведывательную машину СД.
Для того, чтобы понять этого человека, которого я встретил, когда он приближался к вершине своей карьеры, нужно вспомнить кое-что из его прошлого. После окончания Первой мировой войны он вступил в германский военно-морской флот в качестве кандидата в офицеры, потом служил кадетом на крейсере «Берлин» под командованием Канари-са, будущего адмирала. Был произведен в лейтенанты, но в связи с недостойным поведением, особенно это касалось его отношений с женщинами, ему пришлось предстать перед офицерским судом чести, и он был вынужден подать рапорт об увольнении со службы. В 1931 году, оставшемуся без гроша в кармане и без занятий, ему наконец удалось через посредство своих друзей-эсэсоцев в Гамбурге представиться Гиммлеру, который с целью испытать его дал ему задание составить план организации того, чему суждено было стать впоследствии службой безопасности нацистской партии — СД.
Гейдрих обладал невероятно острым восприятием моральных, человеческих, профессиональных и политических слабостей людей, а также отличался способностью схватывать политическую ситуацию в целом. Его необычайно развитый ум дополнялся не менее развитыми недремлющими инстинктами хищного животного, всегда ожидающего опасности, всегда готового действовать быстро и беспощадно. Если инстинкт подсказывал ему, что из того или иного дела можно извлечь пользу, он немедленно принимался за него: изучал и затем, если это было необходимо, так же быстро от
25
него отказывался. То, что ему казалось ненужным или заключало в себе хоть малейшую опасность или неудобство, немедленно отбрасывалось.
Он был исключительно честолюбив. Казалось, что он в стае свирепых волков должен непременно показать себя сильнейшим и стать вожаком. Он должен был быть самым первым, самым лучшим во всем, независимо от того, какими средствами это достигается: обманом, предательством или насилием. Лишенный всяких угрызений совести, руководствуясь холодным расчетом, он мог в своей несправедливости дойти до пределов жестокости.
По отношению к своим помощникам и коллегам, а также по отношению к высшим руководителям нацистской партии, таким как Рудольф Гесс, помощник Гитлера, Мартин Борман, начальник рейхсканцелярии, и гаулейтеры различных земель, он действовал по принципу «разделяй и властвуй» и даже применял это правило в своих отношениях с Гитлером и Гиммлером. Самое важное для него было — знать больше других, знать все о каждом, независимо от того, относилось ли это к политической, служебной или интимной сторонам их жизни, и использовать эти знания для того, чтобы поставить всех от мала до велика в полную зависимость от себя. Именно это помогало ему удерживать в своих руках и регулировать весы власти в обстановке, полной интриг и амбиций, соперничества и вражды, в то время как он сам оставался как бы на втором плане. Это был мастер натравливать людей друг на друга; каждого из соперников он под строжайшим секретом подкармливал сведениями, компрометирующими противника, и взамен получал еще более губительную информацию. Гейдрих фактически был хозяином марионеток «Третьего рейха».
Он поставил Гитлера в зависимость от себя, выполняя все его самые безумные замыслы и таким образом делая себя незаменимым. Он подсказывал Гиммлеру блестящие идеи, с тем чтобы тот мог блеснуть на совещаниях с Гитлером, Гессом, Борманом и генеральным штабом, причем делал это так тонко, что Гиммлер и не подозревал, что высказываемые им идеи не являются его собственными.
Единственной слабостью Гейдриха был его необузданный сексуальный аппетит. Ему он отдавался неудержимо, забыв всякую осторожность; и то расчетливое самообладание, которое было присуще ему во всяком ином деле, здесь полностью его покидало. Но в конце концов ему всегда удавалось снова овладеть собой для того, чтобы не допустить серьезных последствий своей «слабости».
26
В феврале 1938 года у Гейдриха произошел конфликт с главнокомандующим германской армией генералом фон Фри-чем. Одна из самых темных личностей в службе СД, главный инспектор Мейзингер, бывший ранее полицейским детективом в Мюнхене, представил Гейдриху решающее, по его собственному убеждению, доказательство того, что генерал фон Фрич был виновен в серьезном преступлении против морали. Вполне возможно, что Гейдрих склонен был с восторгом принять инкримирирующее доказательство против главнокомандующего германской армией. Как бы то ни было, он передал материал Гитлеру и Гиммлеру, не проверив его достоверность. К тому времени, когда он понял, что Мейзингер допустил серьезную ошибку, было слишком поздно, и он решил поддерживать свое обвинение перед своими старшими начальниками. Фактически он даже хотел, чтобы генерал был несправедливо осужден, лишь бы была скрыта его собственная ошибка.
Но созванный рейхсвером суд чести, на котором председательствовал Геринг (одним из результатов этого дела явились серьезные трения между Герингом и Гейдрихом), извлек истину на свет божий. Главный свидетель обвинения представил определенные доказательства о занятии обвиняемого гомосексуализмом, но эти доказательства относились не к генералу фон Фричу, а к кавалерийскому офицеру с фамилией фон Фриш, то есть была допущена чудовищная ошибка. Суд, естественно, установил невиновность генерала фон Фрича. И все же, несмотря на это, Гитлер использовал этот инцидент для того, чтобы вынудить фон Фрича подать в отставку «по состоянию здоровья». На посту главнокомандующего его сменил фон Брау-хич, произведенный впоследствии в фельдмаршалы.
Во время дела фон Фрича мне впервые пришлось быть свидетелем довольно странных манипуляций, к которым из-за своей склонности к мистицизму прибегал Гиммлер. В комнате, раположенной по соседству с той, в которой допрашивали фон Фрича, он собрал двенадцать из числа своих самых доверенных руководителей СС и приказал всем им сосредоточить свои мысли на оказании магнетического воздействия на генерала, с тем чтобы побудить того сказать правду. Вышло так, что я случайно попал в эту комнату и был поражен увиденным: все руководители СС сидели в кружок, погруженные в глубокое и безмолвное самосозерцание.
Организация СС была построена Гиммлером по принципу ордена иезуитов. Устав службы и духовные отправления, предписанные Игнатием Лойолой, служили образ-
27
цом, который Гиммлер пытался скрупулезно копировать. Высшим законом было абсолютное подчинение; всякое приказание и распоряжение должно было восприниматься безоговорочно.
«Рейхсфюрер СС» (титул Гиммлера как высшего руководителя СС) намеревался стать точным подобием иезуитского «генерала ордена», а общая структура руководства была заимствована из практики этого сугубо иерархического образования католической церкви.
Средневековый замок возле Падерборна в Вестфалии был реконструирован и приспособлен под своего рода монастырь СС, так называемый «Вебельсберг». Здесь раз в год собирался секретный совет ордена. Каждый из его членов имел свое собственное кресло с прикрепленной к нему серебряной пластинкой, на которой было выгравировано его имя, и каждый из них должен был подчиняться ритуалу духовных отправлений, имевших главной целью достижение духовной сосредоточенности.
Гиммлер родился в 1900 году, мать его была дочерью савойского бакалейщика, отец — бывший тьютор при баварском суде. Он был воспитан в духе строжайшего соблюдения канонов католической веры, однако вскоре отошел от церкви, может быть из-за ненависти к своему деспотическому отцу, хотя осмелился оставить церковь только лишь после его смерти. Отец Гиммлера намеревался сделать из сына фермера, но тот, прослужив во время первой мировой войны знаменосцем, после поражения Германии примкнул к гитлеровскому движению. В 1926 году он уже был рейхсфюрером «Шутцштаффель» (СС) или шефом отряда безопасности — личной охраны Гитлера.
Перед заседанием суда чести, который должен был рассматривать дело фон Фрича, мне было приказано явиться к Гейдриху, имея при себе личное оружие и большой запас патронов. Когда я прибыл, Гейдрих пригласил меня отобедать с ним в его служебной резиденции. Направляясь к обеденному столу, он спросил:
— Я слышал, что вы отлично стреляете из пистолета.
Я ответил, что это действительно так. Гейдрих, его адъютант и я сели за стол и провели обед в полном молчании. Хотя я и был заинтригован, я старался не задавать вопросов, так как видно было, что Гейдрих находился в состоянии крайнего напряжения. После обеда он принял большую дозу аспирина. Потом внезапно, без какого-либо предисловия, сказал:
28
— Если они не выйдут из Потсдама в течение ближайших полутора часов, то мы избегнем величайшей опасности.
Через какое-то время он успокоился и начал объяснять, что происходит. Через своих осведомителей в армии Гейдрих узнал, что офицеры генерального штаба, приведенные в ярость постыдным процессом против пользовавшегося у них популярностью главнокомандующего, замышляли предпринять энергичнейшие контрмеры, а офицеры, располагавшиеся в Потсдаме, даже обсуждали вопрос о насильственном свержении существовавшего режима. Гейдрих знал, что если они решатся нанести удар, то сделают это ночью. Конечно, он принял все возможные меры безопасности, но все же так нервничал, что, зная о моем искусстве стрелка, захотел, чтобы я был подле него в тот вечер.
Во втором часу ночи мне разрешили уйти. Выходя со мной из здания, адъютант сказал, понизив голос:
— Мне кажется, в эту ночь нам не довелось быть свидетелями великого героизма.
Я только покачал головой.
Суд чести над фон Фричем определенно подорвал положение Гейдриха на некоторое время, и потребовались вся его ловкость и хитрость, чтобы реабилитировать себя. Он немедленно сместил Мейзингера и назначил доктора Беста главным следователем по уголовным делам гестапо.
С первых же дней моя работа и мои отчеты произвели на Гейдриха благоприятное впечатление, и по мере того как развивались наши отношения и я узнавал его больше, мне начинали становиться ясными его намерения. В основном, его отношение ко мне было таким же, что и ко всем подчиненным. Это была своеобразная игра в кошки-мышки, построенная на ловушках и обмане, причем Гейдрих всегда находился в роли кошки и не успокаивался до тех пор, пока мышь не оказывалась полностью в его власти и он мог прихлопнуть ее при малейшем поползновении к бегству.
В случае со мной он на первых порах не мог похвастаться успехом. Случилось так, что я оказался полезным для Гейдриха и вне службы — через меня он мог наладить контакты в таких сферах, в которые иначе не смог бы проникнуть: в интеллигентных и культурных кругах берлинского общества. Его жена, холодная нордическая красавица, гордая и честолюбивая, но полностью порабощенная Гейдрихом, была рада встретить во мне человека, который мог бы удовлетворить ее жажду более возвышенной жизни, ее тоску по более образованному и культурному обществу, миру литературы и искусства.
29
Когда Гейдрих впервые узнал о культурных притязаниях своей жены, он стал подозрительным. Но, несмотря на подчиненное положение, в которое поставил ее муж, фрау Гейдрих сохранила сильный характер, и в конце концов Гейдрих дипломатично уступил и примирился с верховой ездой, ходил вместе с нами на концерты и в театры и начал и сам бывать в лучших кругах берлинского общества.
Однако втайне от меня он использовал возникшие отношения между своей женой и мной для того, чтобы подстроить мне ловушку. Случалось, мы проводили дни или вечера за игрой в бридж, как он говорил — «в интимном семейном кругу», когда он играл роль преданного мужа, а на следующий же вечер у меня раздавался телефжный звонок, и голосом, в котором звучали похотливые интонации, Гейдрих сообщал:
— Сегодня вечером мы должны отправиться вместе, в штатском. Сначала где-нибудь пообедаем, а потом пройдемся по злачным местам.
Во время обеда его разговор становился неприличным. По мере того, как мы перебирались из кабачка в кабачок, он старался подпоить меня, но я всегда отнекивался, ссылаясь на то, что недостаточно хорошо себя чувствую, и ему ни разу это не удалось.
В один из вечеров у него зародилась идея, что для СД было бы неплохо организовать такое заведение, в котором можно было бьт «развлекать» важных посетителей-иностранцев в неофициальной обстановке с помощью соблазнительного женского общества. В такой атмосфере, полагал он, даже самый чопорный дипломат неминуемо расслабится и выболтает полезные сведения.
Вскоре после этого я получил приказание Гейдриха создать такое «учреждение», поскольку все возрастающее количество иностранных дипломатов, прибывающих вместе со своим окружением в Германию, делало его создание почти общественной необходимостью. Это заведение должно было называться «Салон Китти».
Через посредничество внешне безобидного дельца был снят в аренду большой особняк в одном из фешенебельных районов Берлина. Меблировка и украшение дома осуществлялись под наблюдением одного крупного архитектора. После него за работу принялись технические специалисты. Для установки микрофонов были построены двойные стены. Микрофоны подсоединялись к звукозаписывающим аппаратам, которые регистрировали каждое слово, произнесенное в доме. Наблюдение за аппаратурой осуществляли три
30
опытных техника из управления СД, с которых взяли клятву о соблюдении тайны. Мнимый владелец особняка был обеспечен необходимой домашней прислугой с тем, чтобы заведение могло отличаться великолепным обслуживанием, погребом и столом.
Следующей задачей было найти «хозяек дома». Я отказался иметь с этим что-либо общее, указав Гейдриху, что мой отдел располагал такими ценными женщинами-агентами, которых направить на подобную работу я просто не мог.
Один из подчиненных Гейдриха, Артур Нэбе, начальник уголовной полиции, ранее в течение многих лет работавший детективом но обнаружению тайных притонов разврата, согласился взять на себя выполнение этой задачи. Из крупнейших городов Европы он завербовал самых высококвалифицированных и образованных дам полусвета, и я с сожалением должен констатировать, что довольно большое количество женщин из высших кругов германского общества также более чем охотно изъявили желание служить своей родине подобным образом.
«Салон Китти» определенно дал свои результаты: некоторые из гостей раскрыли удивительнейшие секреты, главным образом дипломатические тайны, которые Гейдрих, со своей обычной хитростью, использовал против Риббентропа и его министерства иностранных дел, гак как никто, даже сам Риббентроп, не знал, кому в действительности принадлежал «Салон Ки гти». Одним из наиболее крупных уловов оказался итальянский министр иностранных дел граф Чиа-но, посещавший этот салон вместе с другими важными дипломатами.
Гейдрих, разумеется, не упускал возможности провести, как он говорил, «личное инспектирование» заведения, но в этих случаях я получал специальное распоряжение выключать подслушивающие и записывающие аппараты. Именно на этом была построена одна из характерных для Гейдриха интриг.
Сообщив Гиммлеру о «Салоне Китти» и о важности собранной в нем информации, он затем пожаловался, что во время одного из его «инспекторских смотров» я не выключил звукозаписывающие аппараты, несмотря на полученный мною строгий приказ. После этого он позвал меня в свой кабинет и сказал:
— Я не знаю, откуда Гиммлер получил эти сведения, но он говорит, что, несмотря на мои распоряжения, у вас были включены звукозаписывающие аппараты, когда я инспектировал «Салон Китти».
31
Интрига Гейдриха, однако, не удалась, так как я немедленно выложил перед ним клятвенные заверения всего технического персонала о том, что распоряжения его были выполнены в точности.
Его следующий ход против меня был более опасным. На острове Фемарн в Балтийском море как-то состоялась конференция руководителей СС и полиции. Жена Гейдриха была родом с этого острова, где у них была прекрасная летняя вилла. После конференции Гейдрих, бывший ранее летчиком-истребителем7, вылетел обратно в Берлин на своем собственном самолете. У меня же имелся в запасе один свободный день, и я остался на острове. В полдень фрау Гейдрих попросила меня отправиться с ней на автомобиле к озеру Пленер. Это была безобидная прогулка. Мы пили кофе и говорили об искусстве, литературе и концертах — фактически обо всем, что так ее интересовало и о чем ей так редко удавалось поговорить в другое время. Вернулись мы обратно до темноты.
Четыре дня спустя в Берлине группенфюрер СС Мюллер, шеф гестапо, сказал мне, что Гейдрих изъявил желание прогуляться с нами по городу в штатском. Я подумал, что Гейдрих собирается устроить одну из своих обычных шуток, и принял приглашение не раздумывая, хотя в то время находился не совсем в хороших отношених с Мюллером. Как это часто случается с людьми, которые постоянно чувствуют, что их жизнь подвергается опасности, я был суеверен и испытывал в тот вечер скверное предчувствие. Гейдрих же находился в весьма любезном расположении духа, и мое тяжелое ощущение скоро развеялось. Вопреки обыкновению, он не захотел на этот раз говорить о служебных делах.
После ужина в одном из модных ресторанов мы зашли в подозрительный кабачок около Александерплац. Внешность владельца мне показалась зловещей. Мюллер заказал вина и подал мне бокал. Начался разговор, речь зашла о личном самолете Гейдриха, и вдруг Мюллер спросил меня:
— Ну, а как вам понравилось на озере Пленер? Хорошо ли вы провели там время?
Я взглянул на Гейдриха. Он был бледен. Я быстро взял себя в руки и спросил, не хочет ли он, чтобы я рассказал о прогулке с его женой. Холодным шипящим голосом он произнес:
— Вы только что выпили яд. Он может убить вас в течение шести часов. Если вы скажете мне полную, самую полную правду, я дам вам противоядие, но я хочу слышать правду.
32
Я не поверил ни одному слову Гейдриха — он был совершенно неспособен сыграть такую скверную шутку, вот и теперь он сохранял абсолютно невозмутимое выражение лица, и все же... Напряжение мое достигло предела, казалось, сердце вот-вот разорвется. Но скрывать мне было нечего, и, стараясь говорить как можно спокойнее, я правдиво рассказал Гейдриху о событиях того дня.
Мюллер очень внимательно слушал все, что я говорил. Один раз он прервал меня:
— После кофе вы отправились прогуляться с женой нашего шефа. Почему вы это скрываете? Вы, конечно, должны понимать, что за вами все это время следили.
Снова насколько можно более правдиво я рассказал о нашей пятнадцатиминутной прогулке и разговоре, который мы вели.
В течение некоторого времени Гейдрих сидел неподвижно, глубоко о чем-то задумавшись. Наконец он взглянул на меня заблестевшими глазами и сказал:
— Хорошо, предположим, я вам поверю, но вы должны дать честное слово, что не повторите этой выходки снова.
К тому времени мне удалось овладеть собой, и я весьма резко ответил:
— Честное слово, полученное таким путем, не что иное, как вымогательство. Сначала я должен попросить вас о том, чтобы мне дали противоядие. — В отношениях с Гейдрихом осторожность никогда не мешала. — Тогда я дам вам мое честное слово. Как бывший офицер военно-морского флота вы вряд ли посчитаете порядочным другой образ действий.
Гейдрих пристально на меня посмотрел. Он не любил, когда апеллировали к его чести, но все же кивнул головой, и мне принесли — к моему удивлению — сухого мартини. Было ли то мое воображение или действительно вино имело странный привкус? Оно отдавало горечью. Я дал Гейдриху честное слово и затем, учитывая то, что между нами произошло, пожелал удалиться, но он и слышать об этом не хотел, и нам пришлось продолжать веселье. Так еше одна его попытка поймать меня в ловушку закончилась неудачей.
В конце концов, но лишь по собственной инициативе, я отдал себя в его власть. В 1940 году я намеревался жениться во второй раз и как член СС был обязан представить «анен-папир» или удостоверение о расовой родословной. При этом я обнаружил, что мать моей невесты была полькой. Это должно было затруднить получение официального разре-
33
шения на брак: я слишком хорошо знал, как в то время руководство нацистской партии относилось к Польше. Поэтому в конце одного из моих обычных докладов Гейдриху я попросил его помочь мне в моем личном деле и рассказал о своих затруднениях. Я несколько удивился, когда он сразу изъявил согласие сделать все от него зависящее для того, чтобы убедить Гиммлера дать официальное разрешение. Он попросил передать ему все документы о родословной семьи моей невесты с приложением двух ее фотографий.
Через четыре дня я получил копию приказа Гиммлера главному управлению по делам поселений и расы («Рассе унд Зидлунгсхауптамт»), в котором содержалось официальное разрешение на мой брак. Гейдрих вручил мне этот приказ с изъявлением самых лучших пожеланий. Он также вернул фотографии моей невесты, на которых Гиммлер подкрасил ей губы и брови зеленым карандашом и сбоку приписал, что они, по его мнению, «преувеличены». Я недоумевал, что именно побудило их обоих так быстро оформить разрешение.
Со дня нашей свадьбы прошло уже шесть месяцев, когда однажды мой секретарь вручил мне папку, помеченную «Секретные дела рейха». По тому времени это был высший гриф секретности, применявшийся, главным образом, при сношениях между начальниками управлений. Но так как ежедневно через мои руки проходило по меньшей мере восемьдесят таких папок, я, ничего не подозревая, раскрыл и эту. В ней находилось секретное сообщение государственной полиции в Познани, адресованное лично Мюллеру. Это был подробный отчет о результатах проверки семьи моей жены в Польше. В числе других сведений там содержалось упоминание о сестре моей тещи, бывшей замужем за евреем — владельцем мельницы. Гейдриху наконец удалось взять надо мною верх, и по странной прихоти судьбы я сам дал ему в руки средство для этого. Как бы то ни было, он был удовлетворен и с тех пор прекратил попытки подловить меня.
Но, прослеживая ход интриг, предпринимаемых Гейдри-хом против меня, я забежал вперед в своем повествовании и должен вернуться к 1939 году.
<<<---
