Cтарый 4емоданКРАСНЫЙ КОННИК
Наступили тяжелые дни боев. Белогвардейские генералы Краснов и Мамонтов, хотевшие повернуть все к старому, подняли восстание казачьей верхушки, при поддержке немцев заняли Донскую область и начали войну против Советской власти.
От боя к бою совершенствовалось командирское мастерство Алексы. Сердце его наполнялось гневом при виде того, как вся эта нечисть, эта банда грабителей и насильников терзала измученный русский народ. Поэтому он всегда был во главе своей бригады, первым вступал в бой и последним выходил из него. Слух о его храбрости прошел по всей стране. За короткое время он получил несколько ран, но ни разу не покинул своего места в боевом строю. Бойцы часто видели, как он, весь обмотанный бинтами, летел на своем знаменитом белом жеребце и смело врезался во вражеские ряды.
Летучая бригада Дундича останавливалась только для того, чтобы дать отдохнуть коням и пополнить запасы. В один прекрасный осенний день бригада медленно продвигалась вдоль реки, которая показалась Алексе знакомой. Вскоре, поднявшись на небольшую возвышенность, Алекса увидел хорошо знакомый пейзаж — это был хутор Карпенко. Белый жеребец поднялся на дыбы и помчался галопом. Бойцы еще не успели понять, что произошло, а Алекса уже соскочил с коня перед крестьянской хатой и вошел в нее.
Сердце его чуть не выскочило из груди от радости при виде картины, которую он там застал. В хате, переполненной неизвестными ему людьми, Алекса заметил Галю. Она бросилась ему на грудь и зарыдала. По мужественному лицу Алексы скатились две большие слезы. Придя в себя, он обнял старого Остапа, его жену и смущенно протянул руку полковнику Березовскому. Только сейчас он заметил, что отец Гали лежал в постели и был, очевидно, ранен. Понимая состояние Алексы, Березовский улыбнулся и сказал:
— Выше голову, сынок! И не плачь. Разве можно плакать перед такими людьми?
Алекса выпрямился и оглядел присутствующих. Среди солдат и крестьян он заметил двух человек, выделявшихся среди всех остальных. Один из них, невысокий человек средних лет, был в кожаной тужурке и фуражке, на которой блестела большая красная пятиконечная звезда. Другой — статный, более молодой мужчина — был в богатом казачьем одеянии, щегольских сапогах на немного кривых ногах кавалериста и в такой же, как у первого, фуражке.
— Товарищи, я Алекса Дундич, — сказал он, протянув руку первому.
— Климент Ефремович Ворошилов, — ответил тот.
Другой стиснул руку Алексы так сильно, что он
с удивлением посмотрел на красивое широкое лицо с пышными усами.
— Семем Михайлович Буденный.
Услышав имена прославленных большевистских командиров, Алекса смущенно улыбнулся. Первым заговорил Ворошилов:
— Тебя-то нам и надо, товарищ Дундич.
— Я слушаю вас, товарищ Ворошилов.
— Дай ему отдохнуть, Клим, — вставил Буденный. — Я вижу, у него здесь срочное дело. Давай произведем смотр бригаде, пока он тут покончит со своими делами.
Сказав это, Буденный первый встал и вышел, а за ним все остальные. Алекса остался, он знал, что его комиссар Ниджа сумеет принять таких высоких гостей.
Алекса снова прижал Галю к груди. От волнения он не мог сказать ни слова и только молча глядел на дорогое ему лицо.
Старый Остап, который совершенно не изменился, скороговоркой рассказывал ему, что он за большевиков и что его Ванька теперь в Москве и служит в охране Владимира Ильича. Произнося имя Ленина, старик приподнялся со стула, перекрестился и сказал: «Дай бог ему здоровья и долгой жизни!» Галя, ее отец и Алекса не могли не улыбнуться.
Галя рассказала, что полковник граф Александр Николаевич сразу же после Октябрьской победы большевиков просил у отца ее руки. Отец отказал ему, тогда он пригрозил, что когда-нибудь отомстит за это. Неделей позже он выполнил свою угрозу. Его солдаты выволокли доктора из госпиталя и избили до полусмерти. После этого отцу и ей пришлось уехать и скрываться у отца Вани.
— Твой бывший друг Ходжич тоже был с графом. Он уже полковник. Кажется, он контрразведчик. Он оказался таким подлецом... Еще хуже графа.
Услышав имя Ходжича, Алекса с сожалением сказал:
— Бедняга, предателем стал...
Взяв Галю за руку, он вышел из хаты.
Ниджа говорил речь. Ворошилов и Буденный внимательно слушали и аплодировали Нидже. Когда Алекса приблизился, Буденный подошел к нему, обнял и крепко поцеловал, а Ворошилов молча пожал Алексе руку. Бойцы бригады кричали «ура».
В наскоро разбитую палатку вошли только Ворошилов, Буденный и Дундич. Вокруг были расставлены часовые, получившие приказание никого не пускать, кроме командира интернациональной бригады, которого ожидали каждую минуту.
Не успели они сесть на брошенные на землю седла, как в палатке появился поручик Вацлав Обадал. Ворошилов и Буденный с удивлением наблюдали, как оба командира бросились в объятья друг друга.
— Прямо какие-то чудеса происходят, — пошутил Ворошилов.
— Нет, не чудеса, Клим, — сказал Буденный, — гора с горой не сходится, а хорошие люди всегда найдут друг друга!
— Это верно, — согласился Ворошилов. — В наше время удивляться чему-либо не приходится. Надо делать дело.
Совещание закончилось глубокой ночью.
— Я знал, что тебе поручат это задание, — сказал Алексе Вацлав, выходя из палатки. — Правда, немного неудобно получилось... Ты столько лет не видел любимой девушки, и теперь нужно покидать ее и пускаться в такое рискованное предприятие. Что поделаешь, товарищи Ворошилов и Буденный считают, что лучше тебя это не сделает никто. И все же мне жаль, что так вышло.
Расставшись с Вацлавом, Алекса пошел в хату к Гале. Они не спали всю ночь. О чем только они не говорили! И о любви, и о рождении новой жизни, и даже о мировой революции. Наутро Галя и Алекса пошли прогуляться по берегу реки. В этот день бойцы Дундича впервые увидели своего командира таким веселым. И впервые Алекса в то утро не занимался со своими бойцами.
К вечеру пошел дождь, вскоре перешедший в продолжительный ливень. Бойцы были очень удивлены, увидев, как Алекса и еще десять их лучших товарищей отправились верхом в темную ночь и непогоду.
Небольшой отряд сначала ехал по широкой грязной проселочной дороге и через несколько часов свернул в сторону. На заре конники остановились в липовой роще, и Алекса сказал им, что они проведут здесь весь день. К вечеру они снова двинулись в путь, обходя населенные пункты и сторонясь дорог, где можно было встретить белогвардейцев и их иностранных союзников.
Еще не погасли последние звезды, когда Алекса остановил свой маленький отряд неподалеку от провинциального городка. Затем, показав рукой на дом, над крышей которого рядом с русским царским флагом развевался французский, Дундич сказал своим бойцам:
— Товарищи, там находится штаб французского генерала Жобера. Нам приказано уничтожить этот штаб. Французские солдаты доставлены сюда против своей воли. Генерал лично разрабатывал план интервенции. Он осуществляет тесное взаимодействие с белогвардейскими генералами Мамонтовым и Шкуро. Нам нужен он и его план. Таков приказ товарищей Ворошилова и Буденного. Много размышлять не приходится. Сделаем налет на здание, захватим старика с его планами и, если удастся, уйдем в поле. Я сомневаюсь, что кто-нибудь посмеет нас преследовать, если мы сумеем вырваться из города. Вперед, товарищи!
И они галопом ворвались в город. Проснувшиеся французские и белые солдаты не обращали внимания на маленький отряд конников. Думая, что это казаки, возвращающиеся с ночного грабежа, они ругались им вслед, недовольные тем, что конники с самого раннего утра поднимают такой шум. Подъехав к зданию, в котором находился штаб, Алекса сказал часовому по-французски, что он приехал с важным поручением к генералу Жоберу. Часовой стал объяснять, что генерал спит, что он болен и приказал не беспокоить его. Но Алекса настаивал. Часовой удивился бесцеремонности Алексы и его конников и назвал их «русскими болванами». Это решило его судьбу. Взбешенный Алекса взмахнул саблей и разрубил часового надвое. При этом один из конников Алексы тайком перекрестился. Он увидел чудо, о котором раньше слышал только в сказках.
Алекса ворвался в здание. Догадавшись по часовому у дверей, в какой комнате находится генерал, он бесцеремонно вошел в нее. Жобер проснулся. Увидев пистолет, приставленный к груди, он забыл про свой ревматизм и вскочил как ошпаренный. Пока два товарища Алексы выбирали все бумаги из ящиков старинного письменного стола и совали их в большую кожаную сумку, Алекса говорил генералу:
— Господин генерал, вы взяты в плен. Сейчас свежо. Я надеюсь, вы не захотите идти раздетым по улице и схватить простуду. Даю вам пять минут на одевание.
Врач, лечивший генерала от ревматизма, наверно, был бы весьма удивлен, если бы увидел, как его пациент одевается с живостью пятнадцатилетнего мальчика.
Через несколько минут Алекса, генерал, а за ними два бойца вышли из комнаты. Не успели они сойти с лестницы, как наверху появился белогвардейский полковник. Это был Павел Ходжич. Он молниеносно выхватил пистолет и выстрелил в Алексу. Потом выскочил на балкон и, стреляя в воздух, стал кричать:
— Красные! Алекса Дундич! Большевики! Алекса Дундич!
Началась страшная суматоха. Французские солдаты и белогвардейцы, которых возле штаба было бесчисленное множество, стали в панике метаться и подняли беспорядочную стрельбу. Тем временем Алекса, не обращая внимания на рану в правом боку, взвалил генерала на коня, затем вскочил сам. Накрепко привязав генерала ремнем к себе, Алекса тронул коня. Генерал, почувствовав что-то мокрое и теплое, подумал, что его ранили. Он испуганно опустил голову на плечо Алексы и стал бормотать какие-то молитвы.
К этому времени противник немного пришел в себя. Но Алекса не стал дожидаться, пока его схватят. Он направил коня прямо на белых, которые были так изумлены этим сильным и неожиданным натиском, что расступились и пропустили отряд. У белых много рассказывали о красном коннике Дундиче, который, словно злой дух, оказывался сразу во многих местах и нигде никому не давал пощады. Это страшное имя гипнотизировало их, сковывало их волю, лишало сил. Видя растерянность белогвардейцев, французские солдаты укрылись за зданием. Они совершенно не понимали того, что здесь происходило. Некоторые из них даже смеялись, видя связанного генерала.
Алекса воспользовался замешательством и, размахивая саблей и стреляя из пистолета, помчался по улице. Его товарищи скакали следом. Вскоре городок, залитый лучами восходящего солнца, остался далеко позади. Отряд ехал быстро. Среди белогвардейцев прошел слух, что в этих местах появился страшный Дундич, и поэтому они избегали попадаться ему на пути. Уже на следующее утро Алекса был на хуторе. Он тут же передал измученного генерала Жобера Вацлаву, который должен был сопровождать его дальше.
Выполнив порученное ему задание, Алекса пошел к отцу Гали. Галя перевязала ему рану. Она оказалась неопасной для жизни. Долго ворчал старый доктор, так как Алекса не поддался никаким уговорам провести хотя бы один день в постели. Он то заходил к Карпенко, то беседовал с Ниджей и Миле, то был с бойцами, которые чинили свою одежду, седла, чистили коней или просто грелись на солнце. Рана быстро затягивалась и не очень тревожила, но Алексу угнетало то, что эту рану нанес ему человек, который когда-то был его самым близким другом.
Хорошо отдохнув, отряд пошел на новые задания. Теперь в отряде были врач и его помощница. Галя и ее отец и слышать не хотели о том, чтобы расстаться с Алексой и его бойцами.
Как смерч, который все сокрушает на своем пути, красный отряд сербских добровольцев ломал сопротивление белогвардейцев. Алекса всегда был там, где приходилось туго, воодушевляя своим примером бойцов. Белогвардейцы боялись одного его имени. Слух о храбрости Алексы прошел по всей необъятной России. И в самой Москве о нем рассказывали легенды. Ленин объявил Дундичу благодарность. Около двадцати тысяч добровольцев — представителей всех славянских народов, которые все, как один, перешли на сторону революции, гордились Алексой Дундичем. Его слава была их славой.
Сила Красной Армии росла изо дня в день. Алекса уже был заместителем командира всех интернациональных отрядов в корпусе Ворошилова и Буденного. Какие бы тяжелые задачи ни стояли перед конниками Алексы, они решали их со страстностью сознательных закаленных бойцов. В боях за молодую республику Алекса получил двадцать семь ран.
Пришла зима 1919 года. Холод был страшный. Уже несколько дней нездоровилось Гале. Озабоченный ее болезнью, Алекса, опустив голову, сидел в штабе и думал, как ему достать лекарства, необходимые больной. Вдруг в комнату вошел ^Вацлав. В руке у него было письмо.
— Олеко, тут какое-то письмо. Мы взяли его у одного белогвардейца, связного. Прочти, пожалуйста. Тут и о тебе есть...
Алекса взял письмо. Адресованное графине Елене Николаевне Лукиной, оно было написано рукой Ходжича. Ходжич писал: «Глубокоуважаемая графиня, примите мою благодарность за ваше приглашение на новогодний бал. Я приеду и буду счастлив находиться в Вашем обществе. Что же касается красивых и знатных дам, о которых Вы пишете, то Вы знаете, что мое сердце занято. Оно принадлежит дочери одной Вашей давнишней подруги. Это Галина Игоревна Березовская, которую я неизмеримо люблю. Она сейчас находится в руках большевистского бандита Алексы Дундича. Мы еще с ним рассчитаемся. Целую Вашу нежную руку. Полковник Ходжич».
— Да, письмо не служебное, — сказал Алекса Вацлаву, — но весьма интересное. Теперь я убедился в том, о чем давно догадывался. Он любит Галю, если он вообще способен на такие чувства. Сомневаюсь... Это же такой кровопийца... В общем я его поздравлю с Новым годом.
Все удивлялись, почему это Алекса стал так интересоваться деревней Луки и поместьем Лукиных. Никто не мог сказать ему, где эта деревня находится. Наконец Алексе повезло. Один молодой боец сказал ему, что он родом из Лук, которые находятся в трехстах километрах, и что он хорошо знает поместье, куда носил в детстве птицу и яйца. Алекса подробно расспросил его обо всем. За неделю до Нового года он попросил командование отпустить его вместе с молодым бойцом и попрощался с Галей.
Был такой сильный мороз, что снег скрипел под ногами, когда Алекса с бойцом, которого звали Федей, отправился в путь. Они направились вдоль фронта на восток и через семь часов выехали к скованной льдом реке. После двух часов езды по льду реки они оказались в глубоком тылу противника. Длинные тулупы и шапки, с которых были сняты пятиконечные звезды, не могли их выдать. Высокий смуглый человек, который в трактире платил только золотом и французскими франками, мог быть только богатым молодым барином.
— Почему у того господина и жаркое, и вино, и все, что хочешь, а мне сказали, что могут подать только борщ? — орал на трактирщика толстый белогвардейский полковник.— Что, у меня деньги, что ли, хуже? Собака!
И сильная короткая рука полковника с треском опустилось на грязную щеку трактирщика.
— Плюньте на этого оболтуса, господин полковник, и окажите честь, будьте моим гостем на сегодняшний вечер. Я подполковник Орлов, — сказал Алекса, галантно протягивая руку смущенному офицеру.
— Полковник Шестаков. Благодарю вас! Вы только поглядите, как народ избаловался, — начал жаловаться полковник и сел за стол Алексы. — Не верит мужичье в царские деньги.
Это не мешало ему пожирать глазами французские банкноты, которыми Алекса завоевал расположение трактирщика. Трактирщик только крестился и подавал.
— Как в прежние времена! Настоящий барин! Как в прежние времена!
Алекса и полковник разговаривали долго.
— Мерзавцы солдаты, украли у меня все вещи, — жаловался Алекса. — Где теперь мне их купить? Мои имения захватили большевики. А мне надо на Новый год в Луки, там бал у графини Лукиной.
— Если у вас есть лишние деньги, это легко устроить. Учтите, — сказал заискивающе полковник, — там будет все наше высокопоставленное общество и все начальство из главного штаба. Упомяните мимоходом, что встретили меня на фронте. Я продам вам свой мундир и уступлю на время свои знаки отличия. Сейчас очень гуго повышают в чине. Мне бы уже давно пора быть генералом. У меня в части есть портной. Он за одну ночь вам все подгонит, — закончил полковник, засовывая в карман пачку франков.
Наутро два всадника оставили трактир. У седла Фединого коня висел чемодан с гардеробом Алексы. В ближайшем, почти опустевшем городе белые солдаты и казаки грабили брошенные дома. Алекса при помощи золота и франков снабдился всеми теми мелочами, которые необходимо иметь молодому и богатому офицеру.
— Запомни, я граф Орлов, — сказал Алекса Феде, — воспитывался в Австрии и во Франции. В России у меня знакомых и друзей почти нет. Я приехал с французами, чтобы освобождать страну от красных.
Графиня Лукина захотела во что бы то ни стало видеть у себя на балу графа Орлова, к тому же этот граф был не стар и не безобразен, а, напротив, весьма богат и очень красив. Поэтому она собственноручно написала ему приглашение, на которое граф Орлов ответил изысканными фразами, согласно всем правилам французского этикета.
— Я отлично знаю графиню, его мать. Злые языки говорят, что он родился после отъезда одного кавказского князя, гостившего в доме Орловых. Оттого он и брюнет, — рассказывала по секрету графиня всем и всякому.
Хотя во всей стране царили голод и эпидемии, в доме Лукиной в этот тихий новогодний вечер был накрыт роскошный стол. Однако в эти смутные времена дамы были не в силах угнаться за модами, и им пришлось одеться в живописные старинные бальные платья. Все мужчины были в мундирах со множеством орденов. Алекса прибыл в мундире с подполков-иичьими погонами и французским орденом Почетного легиона. Сама графиня вышла ему навстречу. Алекса галантно поцеловал ей руку и был представлен собравшимся. Большинство из них были офицеры, выдвинувшиеся на войне, но не имевшие ни кола ни двора. Ни один мускул на лице Алексы не дрогнул, когда графиня представила ему графа Александра Николаевича. Алекса улыбнулся, и это было воспринято как радость по случаю знакомства со столь родовитым дворянином.
Гости ели и пили немного, но зато танцевали и разговаривали до изнеможения. Впервые Алексе представился случай услышать мнение своих врагов о самом себе.
— Это не человек, — говорила графиня. — Этот Дундич настоящий сатана. Мне кажется, что его вообще не существует, скорее эта личность — выдумка большевиков.
— Я неоднократно встречался с ним в бою, господа! Это высокий, очень некрасивый человек, господа, почти до потолка. У него безобразное лицо, а руки и ноги поросли волосами, как у обезьяны, — утверждал один кавалерийский офицер.
— А я слышала, что он очень красив, — сказала одна из дам, госпожа Плонская.
— Вы правы, сударыня, — заметил Александр Николаевич. — Я что-то припоминаю... Я знал его, когда он, будучи военнопленным, лежал в варшавском госпитале. Красивый дурак.
— Дурак не дурак, — вставила пожилая дама, — но если во всем том, что о нем говорят, есть хоть десятая доля истины, то все равно получается, что он храбрый и красивый молодой человек. Не так ли, граф? — обратилась она к Алексе.
— Возможно. Но, простите, я не интересовался этой личностью, — любезно' ответил Алекса.
— Он даже отбил девушку у одного дворянина, — невинно улыбаясь, сказала госпожа Плонская.
Если бы она вонзила свои ноготки в сердце Александра Николаевича, оно не больше пострадало бы, чем от ее слов. В графе заговорило уязвленное самолюбие, и он сорвал свой гнев на равнодушном Орлове.
— Долгое пребывание за границей ослабляет патриотические чувства, — сказал он как бы между прочим.
— Я не знаю, на кого вы намекаете, сударь. Я даже из Парижа приехал сюда, чтобы доказать свой патриотизм, — учтиво, но серьезно ответил Алекса.
— Это не доказательство, — грубо ответил тот.
— Я очень сожалею, граф, что мне накануне Нового года приходится говорить вам горькую истину, — спокойно продолжал Алекса. — Ваш отец потратил слишком мало денег на ваше воспитание.
Все присутствовавшие замерли, ожидая, что произойдет дальше. Александр Николаевич медленно встал и направился к Алексе. Только одна Лукина не потеряла присутствия духа. Она быстро подошла к Александру Николаевичу и стала умолять его:
— Успокойтесь, прошу вас. Сегодня Новый год. Вы только подумайте, что происходит?! Это ужасно!
— Простите, сударыня, — спокойно сказал Алекса. — Я был оскорблен словами этого дворянина, который, я надеюсь, даст мне удовлетворение.
— Боже мой! Но он вас убьет! — воскликнула госпожа Плонская.
Алекса сделал вид, что не слышал этого восклицания. Обернувшись к графу, он сказал:
— Хоть вы и оскорбитель, но я предлагаю вам выбрать оружие, которым мы будем драться. Сабли? Пистолеты?
Александр Николаевич молчал.
— Сабли, сабли, — стали предлагать некоторые, рассчитывая на то, что дело обойдется царапинами, так как Александр Николаевич весьма искусно владел холодным оружием и мог ограничиться тем, что выбил бы саблю из рук противника.
— Хорошо, пусть будут сабли, — согласился он.
Алекса только кивнул головой. В ту же минуту
появился Федя с. саблей в руках. Немного позже то же сделал слуга графа. Дамы жалели Орлова. Мужчин захватил дух борьбы. Они предложили дамам перейти в соседний зал и оттуда наблюдать за боем. Вскоре большой зал был пуст. Бойцы встали друг против друга, и кавалерийский офицер скомандовал:
— Начинай!
Блеснули и скрестились острые клинки. Граф стремительно наступал, так что Алексе пришлось отступить на несколько шагов. Сабля графа мелькала так быстро, что трудно было уследить за ней. Удары сыпались один за другим. Летели искры. Раздражение графа, привыкшего к легким победам, все росло. Граф налетал как вихрь. Алекса все время отступал и защищался. Левая рука его была вытянута и почти не двигалась. Он работал только кистью. Отбивал удары, закрывался и снова отступал. Глядя в лицо противнику, он весело улыбался.
Уже не было слышно вздохов женщин.
Вскоре спина Алексы почти касалась висевшего на стене огромного зеркала. Многие зрители зажмурились, чтобы не видеть гибели графа Орлова, который продолжал улыбаться. Почувствовав, что за ним стена, Алекса посерьезнел, весь собрался и сделал глубокий выпад, направив острие сабли прямо в грудь противника. Теперь пришла очередь отступать графу. Отступив на середину зала, он ловко отскочил в сторону и нанес сильнейший удар. Алекса упал как подкошенный. И тут случилось неожиданное. Алекса ответил на маневр противника еще более ловким маневром. Он мгновенно вскочил на ноги и нанес такой страшный удар, что рассек графа пополам, словно это был не человек, а дыня.
Все молчали. Алекса обернулся к зеркалу, бросил саблю и поклонился. Вдруг тяжелые двери зала раскрылись, и в них появился запоздавший Ходжич. Увидев в зеркале лицо Алексы, он, не говоря ни слова, вынул пистолет и начал стрелять. Алекса бросился на пол. Пуля попала в зеркало, и на Дундича посыпались куски стекла. Алекса выхватил свой маленький браунинг. Раздался всего лишь один выстрел. Ходжич покачнулся и упал.
В этот миг часы, висевшие над разбитым зеркалом, стали бить двенадцать. Смертельный страх охватил всех присутствующих. В том, что случилось, они видели плохое предзнаменование. Никто никого не поздравлял. Алекса первый, а за ним все остальные стали покидать поместье.
Назад доехали быстро. Алекса и Федя вернулись к своим без всяких приключений. Слух о новогоднем бое в поместье Лукиной распространился с огромной быстротой. Алекса еще не вернулся, а красные конники уже знали обо всем и догадывались, кто это мог сделать. Знала об этом и Галя. Погладив ее замерзшими пальцами по голове, Алекса коротко сказал:
— Предатель и палач наказаны.
Прошла зима. Красный конник Олеко Дундич шел от победы к победе под красным знаменем революции. Противник под натиском Красной Армии отступал из Советской России. Части Ворошилова и Буденного очищали Украину от белогвардейских банд, от польских и немецких интервентов.
Однажды в теплый июньский день бойцы получили задание ворваться в город Ровно и освободить его. Обороняли его поляки Пилсудского. Несколько атак было отбито. Белополяки беспощадно били из тяжелого пулемета, и подойти к позициям противника было невозможно. Видя, как гибнут его товарищи, Алекса решился:
— Ниджа, Миле, Вацлав, сегодня же вечером мы вчетвером должны пойти и заставить его замолчать.
— Хорошо, Олеко, только это опасно. Ты смотри, как он бьет, — заметил Ниджа.
Не обратив внимания на его слова, Алекса по. своему обычаю направился к санитарным палаткам.
Галя долго смотрела вслед Алексе, когда он возвращался на передовую, где его ждали Ниджа и Миле. Они сели на коней и поскакали к окопам белопо-ляков. Кругом посвистывали пули. Вдруг Алекса вскрикнул и осел в седле. Конь продолжал скакать. Через несколько секунд он уже был перед пулеметом. Поляки-пулеметчики подняли руки. Конь резко остановился. Алекса свалился с коня у пулемета. Он был мертв.
Ни белополяки, ни пулемет — ничто на свете не интересовало больше Вацлава, Ниджу и Миле. Они бережно подняли Алексу и, повернув коней, шагом поехали назад.
Бойцы, увидев трех товарищей Алексы, возвращавшихся с поникшими головами, поняли все без слов. Неудержимой лавиной устремились конники в атаку. Они ворвались в окопы белополяков, уничтожая и круша все на своем пути. Вскоре город Ровно был освобожден.
...Вечером товарищи хоронили Алексу. Галя, ее отец, Ниджа, Миле, Вацлав и сотни конников, склонив головы, стояли у холмика, засыпанного живыми цветами. Первым нарушил молчание Ниджа:
— Вы знаете, что он сказал бы нам сейчас: «Товарищи, нам надо идти вперед».
Все стали расходиться. У холмика остались только двое. Опустив головы, они смотрели на свежую черную землю.
А потом и они скрылись во тьме.
Перевод с сербскохорватского Д. Жукова
<<<---
