Cтарый 4емоданПОСЛЕДНЯЯ ГРАНИЦА
РОМАН
Перевод А.ОЛЕНИЧ-ГНЕНЕНКО
Редакторы В.ТОПЕР и В.СТАНЕВИЧ
Иллюстрации О.ВЕРЕЙСКОГО
Часть первая. Случай в Дарлингтоне
1
....
— Говори по-английски,— сказал он с досадой.
— Жена говорит, чортова курица не дает яиц.
— Обратись к мистеру Сегеру.
— К Джонни? Ему наплевать на яйца,— возразил индеец.
— Ну, я сам с ним поговорю,— сказал Майлс, стараясь не терять терпения.
— Мы съели эту чортову курицу.
— Тогда вы больше не получите кур.— Майлс пошел дальше.
Приятно было укрыться от солнца на школьной веранде. Здесь было чуть прохладнее и не так засыпало пылью. Майлс чувствовал, что у него между бровей появилась напряженная болезненная точка. Значит, к вечеру опять непременно разболится голова, и Люси опять будет пилить его за то, что он не бережется солнца. Она опять будет приставать, чтобы он ходил с зонтиком и сделался посмешищем для всех индейцев в Дарлингтоне. Пусть бранится, у него будет предлог, чтобы принять холодную ванну перед обедом.
Майлс стоял на веранде, прислушиваясь к гулу голосов, доносившемуся из класса, и с удовольствием думал о том, как через несколько часов сядет в холодную ванну. Отсюда ему был виден обрывистый спуск к сухому руслу Канадской реки, пропыленная желтая трава и чудом уцелевшие рощицы хилых сосен. За рекой желтый и красный оклахомский пейзаж круто поднимался к металлическому небу. Индейская деревня из конусообразных палаток тщетно льнула к высохшей реке. Кроме удаляющейся фигуры Блеющего Ястреба на раскаленной поверхности земли не было видно ни одного живого существа. Большинство индейцев уже ушло на летнюю охоту за бизонами, откуда они вернутся озлобленные, с пустыми руками. Остальные сидят по своим типи и ни за что не выйдут, пока солнце не сядет.
Раздался звонок — двери распахнулись, школьники выбежали из класса. Они уже рассыпались по площадке перед школой, когда на веранду вышла начальница миссис Юджине — высокая, полная женщина с пышными бедрами и крутой грудью, как у зобатого голубя; у нее были дряблые щеки, маленькие голубые глазки и седые волосы. Пот лил с ее лица, расплываясь пятнами на воротничке.
Увидев Майлса, она хлопнула в ладоши и закричала:
— Дети! Дети! Идите сюда и поздоровайтесь с мистером Майлсом.
Кое-кто из школьников остановился, остальные побежали дальше.
— Пожалуйста, не беспокойтесь,— сказал Майлс.
— Уж вы простите, летом все очень трудно. Такая жара, что невозможно сосредоточиться.
Майлс сочувственно кивнул.
— Но я не жалуюсь,— добавила миссис Юджине.
На веранду вышли учитель и учительница — Джошуа Трублад и Матильда, его жена, тоже квакеры. Они отправились на Индейскую Территорию, откликнувшись на призыв своего братства, и она изматывала их, лишая последних проблесков воли. Джошуа Трублад был низенький человечек с обвисшими желтоватыми усами. Жизнь в агентстве постепенно стала для него сущим адом: никто в Дарлингтоне так не боялся индейцев, разве только его жена. Как учитель он был усерден и беспомощен. Матильда, маленькая женщина, похожая на мышь, казалась тенью своего мужа. И все же какое-то смутное чувство долга удерживало их здесь.
— Просто совестно заставлять детей учиться летом,— сказал Джошуа.
— Верно,— кивнул Майлс.— Мы их через несколько дней распустим. Я не хотел, чтобы они увязались за охотниками. Достаточно того, что их родители бродят по пустыне, разыскивая бизонов, которых давно и в помине нет. Незачем еще тащить с собой детей.
Матильда щелкнула языком, а миссис Юджине сказала:
— В жару все так трудно!
Майлс заторопился. Голова у него разболелась, и ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы покинуть затененную веранду.
— Ну, я пойду,— сказал он.— Увидимся за обедом.
Майлс заставил себя спуститься на дорогу, ведущую к
индейской деревне. Он шел полями, где индейцы под надзором фермеров агентства посадили кукурузу, картофель и капусту. Поля были засыпаны пылью, словно сюда свалили сор с подметенного пола. Никакая сила на земле не могла принудить индейцев выйти из дому и работать под таким Солнцем.
Он прошел через стаю кур. Пыль, которую они подняли, запорошила ему глаза, набилась в рот, и он закашлялся. В голове точно молот стучал. Майлс обернулся и стал смотреть, как куры роются в земле.
На обратном пути он прошел мимо недавно выстроенных хижин, которые должны были заменить типи, где сейчас жили индейцы. Хижины еще не были покрашены, но свежие сосновые доски уже гнулись и коробились от жары, обнажая гвозди, которыми они были прибиты к балкам. Майлс покачал головой, сжал губы и потащился домой.
Обедало пятеро: Джон Майлс и его жена Люси, Джошуа и Матильда Трублад и Джон Сегер, мастер на все руки. Темноволосый, темнолицый, темноглазый Сегер, кряжистый и крепкий, приехал в Дарлингтон почти одновременно с Майлсом. Он начал с мелких починок и поделок, а теперь выполнял любую работу — от преподавания в школе, когда Трублады не справлялись, вплоть до выслеживания контрабандистов, привозивших виски.
Индейцы звали его Джонни Курильщик. Это прозвище было взято из припева к детской песенке, которой он обучил их ребят в школе. Среди всех сидевших за столом только он один любил свое дело. Он понимал индейцев, и индейцы понимали его.
Он вошел в столовую потный, разгоряченный и злой и едва сдерживал себя, пока агент Майлс неторопливо читал длинную молитву. Затем появился повар, мистер Бэнк, следовавший за Эйдой, арапахской служанкой. Она несла миску горячего горохового супа, а Бэнк бочком подвигался за ней, опасливо следя, как бы она не выронила миску.
— Я считаю, что в такую жару горячий суп освежает,— заметила миссис Майлс.
— Может быть, так оно и есть, тетя Люси,— кивнул Бэнк. Он стоял поодаль от стола и не спускал глаз с индейской девушки, пока она благополучно не поставила миску на место.— Может быть, и так, но, господи боже мой, на кухне такая жара! Если бы я не выскочил оттуда, я просто сошел бы с ума; ей-богу, неудивительно, что повара так часто с ума сходят!
— Мне кажется, завтра или послезавтра будет дождь.— Миссис Майлс кротко улыбнулась.— И нз следует поминать имя господа всуе, Бэик.
— Виноват, тетя Люси,— сказал Бэнк, вытер руки о фартук и отправился обратно в кухню, подталкивая перед собой индейскую девушку.
Миссис Майлс начала разливать суп, а Сегер, не в силах дольше сдерживаться, проворчал:
— Я сегодня выгнал двух охотников... «за бизонами».
— Охотников за бизонами?—тревожно переспросил Майлс.— Здесь нет бизонов. И даже поблизости никаких бизонов нет.
— Я только называю их так,— сказал Сегер, кивнув в сторону миссис Майлс и Матильды Трублад.— Видит бог, мне хотелось бы назвать их, как они того заслуживают. Это просто сволочь. Вы знаете этих субъектов в оленьих шкурах. Может быть, они когда-нибудь и охотились за бизонами, но теперь их интересует другое. Здесь, на Территории, больше жуликов, проходимцев и скотокрадов, чем во всех остальных штатах вместе взятых.
Майлс покачал головой:
— Что же, по-вашему, им здесь было нужно?
Сегер покосился в сторону женщин и прошептал:
— Скво
— Плохо.
— Куда уж хуже! Да еще в такую жару. В деревне и так неспокойно. Мне даже по ночам всякая чертовщина снится. А вернутся шайены с охоты, не найдя даже бизоньего волоска, и не то еще будет.
— Мы кончим обедать,— медленно заговорил Майлс, осторожно выбирая слова и пытаясь услышать их сквозь пульсирующую боль в голове,— и вы поедете в форт Рено. Пусть полковник Мизнер пришлет сюда наряд. Так будет спокойнее.
— Надо надеяться,— сказал Сегер без особого энтузиазма.
Они уже собирались встать из-за стола, когда Майлс, сидевший лицом к окну, увидел приближавшихся индейцев. Сначала он решил, что это просто мираж, призрачное виде-
_________________
1 женщины (индейск.).
ние, вызванное жарой. Индейцев было около двадцати — полуобнаженные, с раскрашенной кожей; их лошади были тощи, как скелеты, и всадники могли поспорить с ними худобой. Они ехали в тучах красной пыли, пронизанной солнцем, и лошади, казалось, плыли по ней, как по волнам.
— Господи помилуй,— прошептал Майлс. Остальные посмотрели на него и обернулись к окну.
— Господи помилуй,— повторил Майлс, а Сегер пробормотал: — Беда никогда не приходит одна.
Сегер первый вышел на крыльцо и облегченно вздохнул, увидев, что индейцы, окружившие полукольцом фасад дома, не вооружены. Это были шайены, и Сегер узнал двух старых вождей племени; одного звали Тупой Нож, другого — Маленький Волк.
Северные шайены из племени Тупого Ножа были последними индейцами, переселенными в резервацию шайенов и арапахов. Их родиной были Черные Холмы Вайоминга; с незапамятных времен они жили там, перекочевывая в прерии Монтаны и Северной Дакоты для охоты за бизонами, но всегда возвращаясь к своему постоянному становищу в горах. Из всех шайенских родовых групп они были последними, кого коснулась цивилизация. Родные горы и плодородная долина реки Паудер-Ривер давали все, что им было нужно, а белые люди не скоро добрались до них.
В 1865 году был подписан договор Харни — Сэнборна. Он оставлял за индейцами северных прерий — сиу, шайенами и арапахами — всю территорию, которую они занимали, весь бассейн Паудер-Ривер. Эта территория простиралась на запад от реки Малая Миссури до Черных Холмов и подножья Скалистых гор. Тогда казалось, что многие поколения индейцев и впредь смогут жить на этом обширном пространстве. Оно изобиловало дичью, железная дорога проходила очень далеко, а скотоводческий район лежал на полторы тысячи миль южнее.
Но вот закончилось строительство Тихоокеанской железной дороги. В долине Паудер-Ривер трава доходила лошадям до крупа. Нигде в мире не было таких пастбищ. Техасцы перегнали свои стада на тысячу пятьсот миль севернее, проложив Чисхолмский Тракт, и правительство понастроило фортов, чтобы защитить скотоводов от индейцев. Индейцы не остались в долгу, и конгресс послал дипломатов, поручив им расторгнуть договор Харни — Сэнборна. Повторилась старая история — скот, железные дороги, земельные компании,— и индейцам пришлось уйти.
Тупой Нож и его племя продолжали борьбу дольше, чем большинство других племен. Только весной 1877 года они сдались войскам генерала Маккензи. Им заявили, что они должны покинуть родную землю и переселиться на юг, где для индейских племен отведена большая территория. Им заявили также, что, когда они там поселятся, правительство будет всячески заботиться о них и они заживут в мире и благоденствии. Ведь одна ветвь их племени — южные шайены— жили в Оклахоме издавна; это был веский аргумент, но решающим аргументом, окончательно убедившим их, оказался кавалерийский полк — и теперь они находились в резервации уже больше года.
Недешево обошелся им этот год. Привыкнув к сухому воздуху прерий и нагориям севера, они на зараженной малярией низменности Индейской Территории умирали, как мухи, от лихорадки и других болезней. Народ, живущий охотой, питающийся мясом, переселили из страны, изобилующей дичыо, в места, где дичи было не больше, чем красоты. Еще до их прибытия Майлсу то и дело нехватало продовольствия. А так как его запасы не увеличились, то он вовсе не намерен был опустошать свои кладовые ради дика-рей-язычников, которые угрюмо сидели по своим кожаным типи. Целый год они голодали, целый год мучились, и сейчас эти тощие люди на тощих лошадях явились сюда, словно тени умерших.
Индейцы приблизились к фасаду агентства и остановились. Они сидели в седле, наклонившись вперед, и бесстрастно смотрели на пятерых людей, стоявших на веранде. А красная пыль вилась и оседала, словно пыль ядовитых трутовиков.
— Идите с Матильдой в комнаты,— сказал Майлс жене. Обе женщины ушли; Джошуа Трублад беспокойно переминался с ноги на ногу. Маленький Волк и Тупой Нож подъехали к веранде и спешились.
Оба вождя шайенов были уже старики, но Тупой Нож казался старше, слабее и менее уверенным в себе. Он стоял в глубокой пыли, глядя вниз на пальцы ног, торчавшие из дырявых, расшитых бусами мокассинов. Маленький Волк поднялся на веранду. В его осанке не было и намека на смирение.
Маленький Волк был мал для шайена — самого рослого племени среди населения прерий. Он был того же роста, что и Сегер, сутулый, широкоплечий, с темным морщинистым лицом и длинными прямыми волосами. Лицо его было красиво — массивный подбородок, большой даже для индейца рот, крупный орлиный нос, небольшие умные, печальные глаза, близко поставленные и почти исчезавшие в лабиринте морщин и складок. От него веяло свежестью и простором, как от человека, который всю жизнь провел на воздухе, под дождем, ветром и знойным солнцем. Во всем его облике было что-то, сразу рассеявшее их страхи — может быть, та спокойная неторопливость, с какой он, поднявшись на веранду, поочередно протянул руку Майлсу, Сегеру и Трубладу. Его пожатие было сильным и энергичным.
Он заговорил на плавном, мягком шайенском языке, звучавшем почти как шопот. Ни один из белых — даже Сегер — не понимал язык настолько, чтобы уследить за всеми словами журчащей речи шайена.
— Знаешь по-английски? —спросил Сегер.
— Очень немножко.
— Постарайтесь узнать, что им здесь нужно, Джон,— встрезоженно сказал Майлс.
Сегер, запинаясь, заговорил по-шайенски. Маленький Волк, склонив голову набок, внимательно вслушивался. Сегер говорил довольн^ долго, и вождь терпеливо ждал, пока он кончит.
— Старая история,— наконец сказал Майлсу Сегер.— Насколько мне удалось разобрать, нехватает пищи, нет бизонов, болезни, жара — та же песня. Может быть, я его не понял. Старик весь так и кипит. Вы бы послали за Терьером, пусть он поговорит с ним.
Эдмонд Герьер, метис, жил на территории агентства, где выполнял всякую случайную работу, кроме того, он состоял при Майлсе в качестве переводчика и вообще служил посредником между агентом и индейцами, среди которых у него было много родственников. Майлс послал за Терьером Тру-блада, а Сегер пригласил вождей в помещение агентства покурить. Прежде чем войти в дом, Тупой Нож тоже поздоровался за руку с белыми людьми. В нем не было той
уверенности, которая чувствовалась в Маленькое Волке, и, несмотря на свой преклонный возраст и положение вождя, он походил на испуганного ребенка.
В конторе агентства Сегер набил трубку и разжег ее, но вожди не сели и не закурили. Они стояли, прислонившись к стене, плотно закутавшись в одеяла, несмотря на жару. Минуты ожидания тянулись медленно; Майлс, глядя в окно, видел остальных шайенов, неподвижно сидевших на своих тощих лошадях. Не стоило и пытаться завести разговор при помощи ломаного шайенского языка, на котором из7*яснялся Сегер, или тех немногих английских слов, которые знал Маленький Волк.
В контору вошла миссис Майлс с блюдом сладкого печенья. Она тревожилась за мужа, но увидев, какое спокойствие царит в комнате, она приветлизо улыбнулась и предложила печенье обоим вождям. К ее удивлению и явной обиде, они отказались.
— Не было случая, чтобы кто-нибудь из них отказался от моего печенья,— сказала она жалобным тоном.
— Это северные шайены, они дикари, никакой цивилизации не знают,— пояснил Сегер.
— Вид у них достаточно голодный,— заметила миссис Майлс.
— Послушай, Люси,— обратился к ней ее муж,— дело может оказаться серьезным. Нам нужно переговорить с этими людьми, и я уже послал за Эдмондом. А ты иди к себе и жди меня там.
— Как хочешь. Печенье оставить?
Майлс рассеянно кивнул, и Люси, поставив блюдо на письменный стол, вышла. Он Еынул часы — большую серебряную луковицу — и нетерпеливо посматривал на них.
— Где же он?—спросил Майлс Сегера.
Сегер пожал плечами и продолжал курить. В комнате было душно и тесно, от индейцев пахло лошадиным потом, сыромятной кожей, горелым деревом.
Сегер встал, подошел к окну и распахнул его. Майлс начал отщипывать кусочки печенья. Голова все еще болела — он так и не принял холодной ванны, на которую рассчитывал.
— Вот они,— сказал Сегер.
Тяжело дыша, I рублад ввел Терьера.— Я бегал за ним в деревню,— задыхаясь, проговорил он.— Я думал...
Сегер саркастически усмехнулся, а Майлс сказал:
— Можно вас попросить записывать, Джошуа?
Грублад кивнул и занялся блокнотом и карандашом, изо
всех сил стараясь овладеть собой. Герьер снял шляпу, вытер пот с внутренней стороны тульи, потом со лба, кивнул обоим вождям и быстро заговорил по-шайенски. Он отбросил всякие церемонии и старался быть деловитым, как белые люди.
— Спроси, что им нужно,— сказал Майлс.— Если они нуждаются в пище, скажи им, пусть возвращаются в свой лагерь, и я доставлю им туда дополнительное продовольствие.
— Дело не в пище,— возразил Герьер,— они хотят вернуться домой.
— Так пусть возвращаются. Никто их не держит. Скажи им, что они могут отправляться хоть сейчас.
— Они хотят домой, не в лагерь,— пояснил Герьер.— ' Они хотят на родину, в Вайоминг.
— Это невозможно! — крикнул Майлс, хлопнув ладонью по столу.— Об этом не может быть и речи. Скажи им, что это невозможно. Да они и сами отлично знают. Скажи им, что ни один индеец не имеет права покинуть 1 ерриторию без разрешения Вашингтона. Растолкуй им, что Великий Белый Отец не дает такого разрешения. Отныне родина индейцев здесь, на веки вечные. Если они хотят валяться по целым дням в своих типи, они получат то, что заслужили. Растолкуй им это. Никуда они отсюда не уйдут.
Герьер переводил, а Джошуа Трублад усердно записывал в блокнот. Сегер невозмутимо попыхивал трубкой. Когда метис кончил говорить, вожди переглянулись. Лицо Тупого Ножа выражало унылую растерянность. Он печально покачал дряхлой головой и повернулся было к двери. Маленький Волк любовно, но твердо удержал старика за руку.
Маленький Волк заговорил, и метис стал переводить его слова от первого лица. Перевод с шайенского на английский давался ему труднее, и он старательно подыскивал слова, косясь на Трублада и на его блокнот.
— До каких пор должны мы оставаться здесь? —сдержанно начал Маленький В*)лк, не повышая голоса.— До тех пор, пока мы все не умрем? Ты смеешься над моим народом за то, что он сидит в своих типи, а что ты хочешь, чтобы он делал? Работал? Охотиться — вот наша работа. Мы всегда жили так и никогда не голодали. Потому что с незапамятных времен мы жили в своей собственной стране, в стране лугов и гор и сосновых лесов. Там не было болезней, и редко кто умирал. С тех пор как мы здесь, мы все больны и многие умирают. Мы голодаем, и мы видим, что от наших детей остались кости да кожа. Разве это такое преступление, если человек хочет вернуться на свою родину? Ты не можешь позволить нам уйти отсюда, так разреши двум-трем из нас поехать в Вашингтон и рассказать там, как мы страдаем. Или сам пошли кого-нибудь в Вашингтон и получи для нас разрешение покинуть этот край, пока мы не все еще умерли.
Безыскусственный пафос старого вождя передался Герьеру. Последние слова он произнес, широко раскинув руки, и на минуту в тесной конторе воцарилось напряженное, взволнованное молчание. Потом чары были нарушены, и Герьер принялся внимательно рассматривать свою шляпу, медленно вертя ее между пальцев. Трублад перечитывал свои записи. Майлс смотрел на Сегера, который продолжал невозмутимо попыхивать трубкой.
Майлс завидовал независимости Сегера. Он мог вот так сидеть и наблюдать со стороны. А ему, Майлсу, что делать? Как заставить дикарей понять, что такое государственная политика? Для них это только вопрос справедливости, удовлетворения их требований. Они не хотят понять, что на их северной родине уже истребили всю дичь и понастроили фермы и ранчо. Так же бесполезна была бы попытка объяснить им мечту, которую он когда-то лелеял, мечту о том, чтобы насадить цивилизацию в Дарлингтонском агентстве. Но беспокоить Индейское ведомство, конечно, невозможно; он должен справиться с этой историей сам или обратиться за помощью к полковнику Мизнеру, начальнику гарнизона в форте Рено. Он решил выиграть время.
— Сейчас я не могу запрашивать Вашингтон,— сказал он осторожно.— Может быть, позднее, а сейчас не могу. Поживите здесь еще год. Если положение не улучшится, я обещаю вам поднять этот вопрос перед соответствующими инстанциями в Вашингтоне.
Маленький Волк покачал головой:
— А если мы за год все умрем, то чем это нам поможет? Мы должны уйти сейчас. Если мы .послушаем тебя — может быть, некому уже будет идти на север.
— Ты слышал мой ответ,— сказал Майлс упрямо. В висках у него стучало. Сквозь завесу зноя оба вождя казались ему безобразными призраками. Он подавлял в себе ненависть к ним, всячески сдерживал себя.
Но все это переплеталось с мыслями о холодной ванне, которой они его лишили и которая была единственным средством облегчить головную боль, о жаре и пыли, о некрашеных сосновых досках с вылезающими гвоздями в недавно построенных хижинах, о нехватке продовольствия, о затерянности Дарлингтона, о происходившей в нем самом внутренней борьбе, об отвращении к тому делу, которому он считал себя призванным служить.
— Скажи им, что я больше ничего обещать не могу,— сердито бросил он Герьеру.
Оба вождя молча выслушали ответ. Они кивнули и церемонно пожали руки всем находившимся в комнате. Рукопожатие было чуждо им, и они словно старались как можно точнее и лучше проделать единственный обряд белых, которому они научились. Лицо Маленького Волка оставалось неподвижным, как маска, но в покрасневших глазах Тупого Ножа была старческая скорбь и безнадежность.
Майлс облегченно вздохнул, когда оба вождя покинули комнату; Сегер, вышедший вслед за ними на крыльцо, смотрел, как они взбираются на своих тощих лошадей. Остальные всадники дожидались их, все так же легко и непринужденно наклонившись над костяными луками седел из сыромятной кожи. Потом весь отряд повернул, и индейцы ускакали в обратном направлении — вытянувшись в одну линию, как и появились; копыта лошадей ступали почти беззвучно по глубокой пыли, снова поднимая удушливые клубы иссушенной в порошок глины, и снова казалось, что лошади плывут по зловещим багровым облакам.
Майлс просунул голову в дверь и сказал Сегеру, сосредоточенно дымившему трубкой:
— Джон, я пойду приму холодную ванну. Вы присмотрите?
Сегер кивнул.
— Как вы думаете, это конец? — тревожно спросил Майлс.
Сегер отрицательно покачал головой.— Только начало,— тихо сказал он.
<<<---
