Cтарый 4емодан
СТИХОТВОРЕНИЯ
ГИМН НОЧИ Я слышал ночь: как шлейф ее шуршал По мрамору дворца. И свет небесных стен ее мерцал На платье, как пыльца. Я ощущал, как сила этих чар Склонилась надо мной, Спокойная и дивная, как дар, Протянутый судьбой. Я слышал звуки счастья и скорбей, Как разнобой часов, Как прозвучавший голос всех ночей, Как музыку стихов. ____________________ 1 Аспазия благословенная (греч.). Из чаш глубоких воздуха ночного Спокойствия бальзам Мой дух испил и припадает снова К прохладным их краям. Святая ночь, с тобой переживаю, Что было до меня. Одним прикосновеньем боль снимая, Ты сушишь слезы дня. Продли покой! Тебя молю. Ты властна Измученным помочь. Ты все затмила, Ночь! Как ты прекрасна Как ты прекрасна, Ночь! ПСАЛОМ ЖИЗНИ Не тверди в строфах унылых: «Жизнь есть сон пустой!» В ком спит Дух живой, тот духом умер: В жизни высший смысл сокрыт. Жизнь не грезы. Жизнь есть подвиг! И умрет не дух, а плоть. «Прах еси и в прах вернешься», — Не о духе рек господь. Не печаль и не блаженство Жизни цель: она зовет Нас к труду, в котором бодро Мы должны идти вперед. Путь далек, а время мчится, — Не теряй в нем ничего. Помни, что биенье сердца — Погребальный марш его. На житейском бранном поле. На биваке жизни будь — Не рабом будь, а героем, Закалившим в битвах грудь. Не оплакивай Былого, О Грядущем не мечтай, Действуй только в Настоящем И ему лишь доверяй! Жизнь великих призывает Нас к великому идти, Чтоб в песках времен остался След и нашего пути, — След, что выведет, быть может, На дорогу и других — Заблудившихся, усталых — И пробудит совесть в них. Встань же смело на работу, Отдавай все силы ей И учись в труде упорном Ждать прихода лучших дней! ............................ MORITURI SALUTAMUS1 (Написано к 50-летию выпуска 1825 года в Боудойнском колледже) Tempora labuntur, tacitisque senescimus annis, Et fugiunt freno non remorante dies. Ovid. Fastorum, Lib. VI2 «О Цезарь! Мы, идущие на смерть, Приветствуем тебя!» — так в Древнем Риме, Властительное выкликая имя, Шли гладиаторы в последний бой Лицом к лицу со смертью и толпой. О милый край, что был моим когда-то! Сосновый лес, зеленый дол, разъятый Широкоустой, плавною рекой, И дух незримой близости морской... О тихие торжественные залы, Где слава тайным призраком витала, Мы вас приветствуем, идя на смерть, — ________________________ 1 Мы, идущие на смерть, приветствуем (лат.). 2 Времена меняются, мы стареем с ходом молчаливых лет, И убегают дни, не останавливая наш дух. Овидий. Фасты, кн. VI (лат.). Земля и воздух, океан и твердь, И Солнце на престоле горделивом, Что свет свой дарит городам и нивам! — Вы нас не слышите... Вы нас давно Забыли: вам, бесстрастным, все равно, Приходит иль уходит наше время, Куда мы и откуда, что за племя Средь этих стен и что за голоса Здесь будоражат рощи и леса: Мы все для вас бесследно и бесплотно Пройдем как дождь иль ветер мимолетный. И лишь наставники, что за собой Вели нас каменистою тропой Познания, — они нас не забыли! Увы — что я сказал?! Кто спит в могиле, Как может помнить — или отвечать? Нам никогда их больше не обнять! Их больше нет: они сошли смиренно В страну теней... Один старик почтенный Еще живет и слышит наш привет, — Да озарит его на склоне лет Достойной славы благодарный свет! Когда-то итальянец гениальный В краю теней свершал свой путь печальный Учителя он призрак повстречал И, жалостью охваченный, вскричал: «О, никогда — покуда сердце бьется — Отеческий твой образ не сотрется Из памяти моей! Ты мне открыл Секрет бессмертия; я не забыл, Как обо мне ты пекся неустанно: Пока живу, тебя я славить стану!» И вот мы повторяем про себя Слова поэта, помня и любя Учителей, пред нами предстающих, Умерших, да! — и все-таки живущих. Их дорогие образы для нас Не скрыты тьмой: мы видим их сейчас В сиянье дня! Простой и безупречной Была их жизнь, как жизнь Природы вечной. Им не пришлось, доживши до седин, Сказать: «Вот твой талант, о Господин», — В труде они весь век свой проводили И лишь в труде отраду находили. Мир душам их! Мир вечный и покой, И да исполнится завет святой: «Явивших верность малыми делами Над десятью поставлю городами». А вы, кто в ученическом труде Теперь идет по нашей борозде, Вы, юные, с горячими сердцами, Внемлите нам, чья смерть не за горами: Мы вас приветствуем! В свой смертный час Мы призываем вас и славим вас! Прекрасна юность! Вся она — сиянье, Мечты, надежды, грезы, упованья; Начало мира, Книга Бытия: Все девушки — принцессы, все друзья — Герои; все сокровища вселенной Доступны сей монете неразменной! Всесильна юность: ей неведом страх, Ее враги повержены во прах; Исполненная дерзкого напора, Она велит, чтоб расступились горы, И прямо к звездам, в небосвод ночной, По лесенке взбегает приставной! Как некогда Приам седобородый Со старцами, кому мешали годы Принять участье в битве, восседал У Скейских врат и жадно наблюдал Со стен высоких неприступной Трои, Как в бой идут ахейские герои, — Так нынче мы, не отрывая глаз, С седой вершины лет глядим на вас И вопрошаем с нетерпеньем жгучим: «Кто этот исполин с копьем могучим? Который здесь храбрец Идоменей, Силач Аякс и мудрый Одиссей?» Но помните: лишь только после боя Гордиться могут воины собою. И да поможет вам познанья жар Постичь себя и свой природный дар! Не каждому цветку дано развиться В созрелый плод; Афина-мастерица Отбросила озвученный тростник, В воде узрев свой искаженный лик, А Марсий подобрал его, несчастный, И не избег погибели ужасной. Девиз старинный захватите в путь: «Отважен будь — и осторожен будь!» Но все ж пусть верх всегда берет отвага: Избыток смелости — не зло, а благо, И лучше пасть, как Гектор, чем спастись Позорным бегством, как младой Парис! А вы, с кем дружба школьная связала Меня навек, — как вас осталось мало, Не обведенных трауром имен, — Привет вам,други! Маятник времен Полвека нам отмерил с прежней встречи, И бой часов разносится далече, Скликая вновь наш поредевший класс: О радостный и вместе скорбный час! Где лучшие? Ни отклика, ни знака... «Они уснули!» —донеслось из мрака. Я их не назову по именам: Свою утрату каждый знает сам, Склоняясь над могильною плитою, Где выписано имя дорогое. Нам всем камней надгробных белизна В сгущающемся сумраке видна; Закат их усыпает беспристрастный Цветами розы золотой и красной... Простимся с ними тихо, — и пешком С кладбища прямо в те края войдем, Где были нашей юности владенья, Где жизнь блистала свежестью весенней. Но что со мною? Что за немота Внезапная сковала мне уста? Я вглядываюсь в лица молодые, Приветливые, славные, чужие; И край знакомый, милый и родной, Как чуждый, предстает передо мной. О, сколько призраков во мне толпится! Я вижу здесь исчезнувшие лица, Хочу неслышно выйти наконец, Как из покоев, где лежит мертвец... Но не могу — нет, медлю на пороге, Не в силах шевельнуться, будто ноги Вросли в ступени, и, как в страшном сне, Язык и голос неподвластны мне. Прочь, сон дурной! Прочь, пять десятилетий, Рассейтесь, как туман при ярком свете! Что расстоянья мне и что года? Чужим я здесь не буду никогда! Все страхи прочь! Друзья, я снова с вами — Душой и мыслью, сердцем и устами! Ах, эти годы — ровно пятьдесят, Как пятьдесят томов на полке в ряд, Где Время тщательными письменами Всю нашу жизнь вписало, дни за днями. О, сколько там трагедий, фарсов, драм, О, сколько счастья, сколько горя там! Какие там описаны сраженья — Победы, отступленья, пораженья! А сколько сожалений, страхов, грез, Страниц и строк, расплывшихся от слез! Какие там пейзажи и портреты, Какой любовью краски их согреты! О, сколько ангельски прекрасных лиц, Не увядая, смотрит со страниц! Но кто рукой раскроет дерзновенной Тяжелый том сей книги сокровенной? Не я! В благоговейной тишине Печальный голос долетел ко мне: «Здесь каждый слог навеки остается, Не перепишется и не сотрется; Последних несколько листов пустых Еще твои: не забывай о них!» Детей, когда они боятся грома, Мать отвлекает сказкой незнакомой О колдовстве, о всяких чудесах, Чтоб дети, слушая, забыли страх. Так я, быть может, сказкой безыскусной Вас отвлеку от мысли, слишком грустной, Чтоб высказать ее иль затаить, И слишком тяжкой, чтоб о ней забыть. В средневековом Риме, по преданью, На площади стояло изваянье С рукой простертой, с поднятым перстом И с надписью на перстне золотом: «Здесь обретешь!» Понять намек неясный Пытались многие — но понапрасну. Один ученый в полдень как-то раз Шел площадью, не поднимая глаз, И вдруг узрел на мостовой пустынной Тень от перста той статуи старинной. Дождавшись тьмы, он стал копать, — и вот К полуночи отрыл подземный ход. Он вниз сошел — ив зале очутился: Алмаз гигантский там в стене светился; Напротив лучник бронзовый в углу Застыл, сжимая грозную стрелу; На бронзовом челе его темнели Зловещие слова: «Достигнет цели Моя стрела. Померкнет этот свет: Я — это я. Я жду. Спасенья нет». Роскошный стол накрыт был в центре зала Рубинами и золотом сверкала Посуда: каждый кубок, каждый нож, — И яства золотыми были сплошь. Немые рыцари в громоздких латах И дамы в платьях пышных и богатых Недвижно восседали вкруг стола: Холодным камнем были их тела С окаменевшими сердцами. Всюду Застыли толпы каменного люда. Дивясь и трепеща, подземный зал Философ потрясенный озирал — И вдруг, в порыве алчности мгновенной, Схватил тяжелый кубок драгоценный. Тут гости испустили дружный крик И повскакали с мест! И в тот же миг Оживший лучник меткою стрелою Разбил алмаз, сиявший над толпою! И рухнул наземь, скрытый темнотой, Философ мертвый с чашей золотой. Легенду эту странную толкуя, В старинной книге пишут, что статуя — То рода человеческого враг, Толкающий людей на ложный шаг; Подземный ход — тщеславие людское, Что нас уводит гибельной стезею От господа. Перл, что во тьме сиял, — То Жизнь, а Лучник — Смерть. Златой фиал Богатство недр земных; а гости в зале — Те алчные, чьи души камнем стали. Философ — тот, кто, злато возлюбя, Сгубил свой дар и предал сам себя. Мир и мыслитель! Спор их бесконечный В гармонии земной разлад извечный: Здесь — книги, одиночество, покой, Раздумий сладость в тишине ночной; Там — рынок, пыль в глаза, бряцанье злата. Тщета, гордыня, страсти — и расплата. «Но что нам эта сказка? — слышу я. — Мы постарели; поздно!» — Ах, друзья, Ничто не слишком поздно! Поздно станет, Когда в нас сердце биться перестанет. Восьмидесяти лет взялся Катон За греческий; Софоклом был рожден «Эдип», и Симонид сребробородый Стяжал венок лавровый в эти годы. А Теофраст — тот в девяносто зим Лишь приступал к «Характерам» своим. Восьмидесятилетний пылкий Гете Остаток сил растрачивал в работе Над «Фаустом». А Чосер в шестьдесят Расщелкался на соловьиный лад! И пусть их судьбы только исключенье, Но юность — это теплое теченье, Которым оживлен и обогрет Полярный океан последних лет. Как нам барометр твердит о буре, Когда еще ни тучки нет в лазури, Так в нас самих какой-то тайный код Предвозвещает старости приход. Воздушный гнет испытывая смутный, Стремится книзу чуткий столбик ртутный; И кровь, что мозг питает и живит, Все чаще вниз отхлынуть норовит. Да, старость мудрецы превозносили, — Но многое свершить она не в силе. Она — как тонкий, бледный лунный серп — Не новый, но идущий на ущерб; Как слабый луч — вечерний, а не ранний; И весь последний жар ее желаний — Не огненной стихии языки, Но тлеющие в пепле угольки: Близ них еще не поздно обогреться, Но в пламя им уже не разгореться. Так что же нам осталось — праздность, лень Сидеть и сетовать, что смеркся день? Но нет, еще не ночь! Стряхнем дремоту! Еще довольно света для работы. За дело же, друзья! Еще взрастет На старом дереве прекрасный плод. Пусть не «Эдип», не греческая ода, Не повести веселого похода К святым местам, — иное что-нибудь И нам удастся, стоит лишь дерзнуть. Ведь, как и юность, и пора расцвета, Особый дар имеют наши лета: Растает мрак, и на небе ночном Заблещут сонмы звезд, невидимые днем.
<<<---
