Cтарый 4емодан
Развитие топонимики в нашей стране
Всегда сложно и даже невыполнимо дать исчерпывающий обзор работ в какой-либо отрасли знания в одной статье или в одной главе книги. Это положение справедливо и для молодой науки, не имеющей давних традиций. Ведь любая новая наука не рождается на пустом месте, а имеет предшественников. В последние десятилетия поток топонимической литературы стал столь бурным, что полный рассказ о ней потребовал бы специального издания. Напомню, что в указателе литературы В. Л. Никонова (1968) только за пятилетие, 1950— 1954 гг., в СССР лишь на русском языке насчитывается 129 работ по географическим названиям, а в одном 1964 г. их уже почти 100 (Поспелов, 1966).
В настоящем обзоре дается только канва развития топонимики в нашей стране.
Интерес к происхождению географических названий возник в нашей стране очень давно. Пожалуй, первым, кто из соотечественников специально занимался этимо-логиями топонимов, был ныне хорошо известный тюркский лингвист и географ Махмуд Кашгарский, который еще в XI в. составил свой знаменитый трехтомный словарь тюркской лексики «Диван лугатат турк» и несколько географических карт. Его географическое и топонимическое наследие анализировалось X. X. Хасано-вым (1962а), показавшим, какой большой интерес проявлял Махмуд Кашгарский к семантике географических названий. Махмуд ибн ал-Хусайн ибн Мухаммад аль-Кашгари родился и жил в Киргизии. Помимо тюркских языков он знал арабский и персидский, что позволило ему широко пользоваться сравнениями. Очень интересны его объяснения названий рек Тарим, Юрункаш, Каракаш, Окуз (откуда греческое Оке, Оксус для Аму-дарьи и современный Унгуз в Каракумах), о чем будет сказано ниже. Вместе с тем у Махмуда Кашгарского можно найти типичные примеры народной этимологии в объяснении некоторых названий. Таковы, по нашему мнению, Иртыш от глагола эртишмак — «кто быстрее перейдет» и Самарканд — «жирный, тучный город».
В трудах среднеазиатских ученых средневековья и последующих столетий содержится немало интересных высказываний по топонимике Востока, но они касаются, как правило, только семантики отдельных, разрозненных названий. Таковы сочинения Абу Рейхана Биру-ни (Беруин) X—XI вв., который показал, что древний гидроним Сырдарьи — Хасарт, а греческое Яксарт — только подражение оригиналу. Топонимическому наследию этого ученого-энциклопедиста посвящена статья X. X. Хасанова (1972).
Хайдар Мирза (XVI в.) называет Тянь-Шань Могу-листанскими горами. Действительно, до сих пор один из юго-западных хребтов этой горной системы носит имя Моголтау. Много топонимического материала содержится в анонимной географической рукописи «Ху-дуд ал-Алам» (X в.). Самобытны* также экскурсы в книге «Бабурнама» султана Захириддина Бабура (XV— XVI вв.).
Об этих и других историко-географических сочинениях специально писал И. Ю. Крачковский (1957), а на их топонимическое богатство обратил внимание X. X. Хасанов (1967).
Топонимика прошлого должна быть широко представлена в старых трудах армянских и грузинских географов и историков. К сожалению, ученые Закавказских республик еще не смогли изучить и опубликовать топонимические материалы, содержащиеся в ценнейших трудах, скрытых в хранилищах древних книг и рукописей. Особенно выделяется уникальным собранием древних и старых географических источников хранилище «Матенадаран» в Ереване. Известны публикации армянского ученого Мовсеса Хоренаци (Моисея Хорен-ского, VII в.) и грузинского географа царевича Вахуш-ти, у которых среди текста можно встретить замечания о географических названиях. Многие из них в наше время даже трудно точно локализовать. Известно, сколько противоречивых толкований и комментариев появилось...
....
Топонимика и география
Географы всегда уделяли много внимания изучению географических названий. Особенно большие заслуги в этом отношении имело Русское географическое общество (Вальская, 1962). Не случайно, что и в наши дни и в Москве, и в Ленинграде работают топонимические комиссии Географического общества СССР.
Однако пока географы в своей печатной топонимической продукции, как правило, не выходят за пределы сбора материалов, их пропаганды в целях оживления педагогического процесса. Между тем уровень топонимических исследований во всем мире настолько поднялся, что стало возможным говорить о методу топонимических исследований, о закономерности и законах образования географических названий. Всякое рождение топонима вызывается историческими условиями, географической средой и осуществляется средствами языка. В качестве примера приведем появление современных топонимов: Целиноград, Темиртау, Комсомольск-на-Аму-ре и т. д.
Обширная литература по топонимике издается в разных странах мира: Польше, Чехословакии, Болгарии, Югославии, Англии, Франции; выходят специальные журналы: «Опота», «Names», «Revue Internationale d'Onomastique», «Onomastica» и др. Регулярно созываются международные топонимические конгрессы, последние из них (десятый и одиннадцатый по счету) проводились в Вене и Софии в 1969 и 1972 гг. Географическими названиями, их стандартизацией занимается также Организация Объединенных Наций.
Для географов изучение географических названий не должно ограничиваться только педагогическими целями: не менее важен и исследовательский аспект. Через топонимику можно выяснить некоторые физико-географические особенности территории, характер расселения, специфику формирования населенных пунктов и т. д. Географам не безразличны топонимические этимологии, в ряде случаев ясные и прозрачные (Новгород, Белгород, Дон, р. Каменка, Подолия и т. п.), но в большинстве трудные, спорные (Москва, Волга, Самара, Сибирь и др.). Изучение происхождения географических названий, их смысла, содержания (их семантики, как говорят лингвисты)—самое традиционное и давнишнее направление в топонимике, известное еще у античных писателей.
В естественном желании человека осмыслить непонятное географическое название возникло вторичное объяснение. Так родилась народная этимология, как правило ничего общего не имеющая с истиной и уводящая нас в мир новых, неожиданных ассоциаций. Так получают хождение объяснения: Обь — «река тетушка или бабушка», р. Катунь — «госпожа», р. Бия — «господин, начальник» и т. д. Тут уж раздолье и для топонимических фантазий, и для рождения легенд.
Трудность выяснения истинных первичных этимоло-гий географических названий приводит даже к нигилизму, к отрицанию возможности плодотворно заниматься выяснением их семантики. Между тем топонимические работы показывают, что наука накопила много интересного именно в этой области, что обогатило историю, географию и языкознание. Пусть процесс расшифровки многих древних топонимов, особенно речных названий, наиболее устойчивых, противоречив; в ряде случаев он приводит к ошибочным построениям, но в конце концов продуктивен интереснейшими научными открытиями.
В основе большинства географических имен лежат нарицательные слова, со временем приобретающие собственное значение. Среди таких слов ведущее место занимают простые местные географические термины, номенклатурные, как их называют картографы. К ним относятся: вода, река, озеро, родник, холм, гора, хребет, селение, город и т. д. Некоторые из них всем известны. Таковы тюркские даг (Копетдаг), булак (Алтан-Булак), су (Аксу), кум (Каракум), куль (Иссык-Куль) и т. д. Именно такие термины несут основную смысловую нагрузку в географическом названии, тогда как другие слова в сложном топониме только определяющие или уточняющие и часто, но не всегда оказываются в грамматическом ряду частей речи прилагательными, реже числительными. Содержание географических терминов может быть детальнее всего, во всех нюансах вскрыто географами при полевых исследованиях. Таким образом, изучение местной географической терминологии — важная задача топонимики, и в этом могут и должны участвовать географы. Иначе нельзя будет достаточно точно и авторитетно выяснить содержание того или иного народного географического термина, ибо определение его, как и другого специального термина, требует экспертизы со стороны представителя науки или техники.
Уже давно замечено, что многие топонимы имеют одинаковые, устойчиво повторяющиеся окончания. А. X. Востоков (1812) еще 150 лет назад обратил внимание на то, что часто встречающееся сходство не может быть случайным, а объединяется каким-либо общим значением. Он писал: «Сии одинаковые, значительные звуки суть: 1) в названии рек и озер северной России га, также ва, ба, ма; 2) в названии некоторых больших рек не только по России, но и далее к югу, почти по всей Европе д — н, с какой-нибудь гласной; 3) в названии некоторых рек юго-восточной России: к — л или г — л, с какой-нибудь гласной». А. X. Востоков иллюстрирует эти положения следующими примерами: 1) Пинега, Онега, Ветлуга, Молога, Свияга, Волга, Колва, Сылва, Нева, Москва, Пижма, Кострома, Клязьма; 2) Дои, Родан (Рона), Эридан (древнее имя р. По); 3) Оскол, Деркул, Ингул, Кагул и т. д. По мнению А. X. Востокова, подобные элементы (форманты) обозначали на каких-то языках воду, поток, реку, текущую воду.
Со времени Востокова учение о формантах продвинулось далеко вперед, и, хотя многие из них так и не расшифрованы, тем не менее их повторяемость и приуроченность к определенным сплошным или разорванным ареалам позволяет вести успешно топонимический анализ и говорить о миграции населения, влиянии отдельных языков на тех или иных территориях. Часть таких формантов в прошлом, несомненно, представляла элементарные географические термины.
Другие же форманты выполняли только грамматическую функцию в виде суффиксов. Вспомним хотя бы суффикс -ск, весьма продуктивный в названиях старых русских городов (Минск, Свияжск, Хабаровск) и новых (Дзержинск, Ленинск) и почти не встречающийся в названиях деревень, сел, хуторов. Распространение суффиксов также подчиняется пространственной закономерности, у них есть своя география, что хорошо показал В. А. Никонов (1959).
Изучение топонимов при помощи формантов сделало большие успехи за последнее десятилетие. Многие сторонники этого метода считают его весьма важным и надежным, так как массово-повторяющиеся элементы в названиях дают более точную базу для суждения об их однотипности, миграции населения, которое, переходя на новые места, называет их по своим привычным и знакомым моделям, принесенным из старых мест.
Но и здесь исследователя поджидают подводные камни и мели, незнание которых может привести к существенным ошибкам. Так, в названии Вязьма можно видеть формант -ма. Но если вспомнить р. Клязьма, то уже более правомочным окажется выделение -язьма. Можно возразить, что эти примеры не убедительны, так как в них, за вычетом -язьма, остаются ничего не говорящие основы: в(язьма) и кл(язьма). Но они теперь ничего не объясняют, а в прошлом же, по-видимому, имели другой облик и несли определенную смысловую нагрузку. Возьмем другой формант, -га, и его разновидности: -юга, -ега, -ньга и др. или -кса, -окса, -икса. Где в этих случаях формант и что относится к основе топонима? Продолжим эту мысль на примере гидронима с окончанием -ва. В имени р. Солова финаль -ва считается не славянским, а финно-угорским. В таких случаях апеллируют к слову из коми языка: ва — «вода, река», Кожва — «омутная река» — приток Печоры, Косьва — «мелкая, перекатная река» — приток Камы, Но в примере Солова окончание -ва, видимо, не имеет никакого отношения к финно-угорскому -ва, а может быть более логично объяснено из славянских языков: Соловая с усеченным окончанием -я, что легко сопоставляется с соловый — «мутный, тусклый, серый». Ср.: соловая масть лошади — «желтоватая, со светлым хвостом и гривой»; соловеть (о человеке) — «стать вялым, сонным, с помутневшими глазами», соловей, т. е. «серый, желтоватый» (по цвету своего оперения).
Таким образом, р. Солова — «мутная», что может вполне соответствовать ее природе. Но следует ли в этот ряд включить название Соловецкие острова (Соловки) со знаменитым монастырем, основанным в начале XV в.? Самый известный из островов именуется Соловец. М. Фасмер (1971) этот топоним сравнивает со словом «соловым», но В. А. Никонов (1966) считает возможной другую этимологию из финских языков: salo — «глухой, безлюдный лес», sal и — «остров», суоло — «остров».
Выделение форманта названия без знания его основы далеко не всегда задача возможная, и она требует весьма осторожного и вдумчивого подхода при сравнении даже в пределах одного ряда с одинаковыми окончаниями. Трудно предположить, чтобы монгольское ус — «вода, река» можно было бы приравнять к названиям рек на -ус в междуречье Оки и Клязьмы или в бассейне Печоры и других северных рек: Ус — левый приток Мезени, Ус — левый приток Цильмы и приток Печоры, р. Гусь и г. Гусь-Хрустальный во Владимирской области.
Языковая принадлежность основы географического названия и его суффиксальное оформление не всегда совпадают. На территории СССР иноязычные названия очень часто перерабатываются и оформляются русскими грамматическими окончаниями, суффиксами, обычными в топонимических образованиях России. Например, свидетельствует Е. М. Поспелов (1965), «среди названий с русским суффиксом -000 можно найти и финские (Токсо-во, Кавголово, Мухтолово), и чувашские (Яитуково, Аблязово), и мордовские (Пичкасово, Пургасово, Меча-сово), и многие другие». Активный русский «городской» суффикс -с/с оказался конечным оформлением в названиях многочисленных городов, названиях отнюдь не славянских : Уральск, Томск, Ачинск, Мурманск и т. д.
Славянские топонимы в отличие от западноевропейских в громадном большинстве аффиксированы; основа в чистой форме крайне редка. Такие формы, как Гай, Белгород (две основы),— исключение; обычны же формы: Александровка, Замостье, Иваново, Барановичи и т. д. Анализируя состав названий населенных мест, В. А. Никонов (1962) нашел, что в Ивановской области суффиксальны 94% всех топонимов, в Тульской — 91%. Для сравнения он приводит данные, полученные из анализа названий населенных мест трех округов ГДР и ФРГ, где процент аффиксации колебался в пределах 11—14. Господствующая суффиксация — специфика славянской топонимики, и это позволило В. А. Никонову говорить о славянском топонимическом типе.
С другой стороны, славянской топонимии Не свойственны, за малым исключением, глагольные формы, нередкие для тюркской. В Средней и Центральной Азии возможны такие названия, образующие полные предложения: Барсакельмес — «пойдешь—не вернешься»; Эшек анкрен кыр — «плато — осел завопил» (видимо, народная этимология; современная форма Ишек-Анкренкыр); Кулан олди — «кулан околел», Джульбарс аткан кол — «долина, где поймали тигра» и т. д.
В названии населенных мест наиболее часто присутствуют имена, фамилии, прозвища первых поселенцев, помещиков, феодалов и др. Даже в топонимах типа Вол-ково, Медведево, Полыново, Дубово видна зависимость их от фамилий, а не от животных и растений, как это нередко пытаются показать некоторые авторы. Однако в ряде случаев, когда в названиях деревень и сел, рек и других географических объектов выступают названия растений, животных, полезных ископаемых, топонимы могут дать дополнительный источник знания для изучающих современные или восстанавливаемые природные условия того или иного района. Так, восстановлению "истинной восточной границы бука и тиса в прошлом помогли топонимические данные, так же как и выяснению распространения зубра в Польше (Ташицкий, 1961).
Остановлюсь еще на относительной негативности географических названий, сформулированной В. А. Никоно-вым (1965). Нет смысла среди сплошного елового леса называть село Ельней, а среди многих белорусских поселений именовать какое-то одно Белорусским. В этом нет логики. Только на окраине еловых лесов или лесостепи, у еловой рощи может возникнуть топоним Ельня. Если в районах со сплошным украинским или польским населением переселенцы-белорусы обосновали какое-то селение, то оно получит от старожилов имя Белорусское.
При этом география должна помочь в понимании истинного происхождения таких негативных названий.
На протяжении последних 200—300 лет изменилась растительность, животный мир Русской равнины, да и всей Европы, в отдельных районах под воздействием человека, его хозяйственной деятельности увеличилась ов-ражно-балочная сеть. В результате таких изменений се^ ло, некогда бывшее у рамки леса (отсюда Раменье, Ра-менское, Раменка), оказалось среди открытых степных ландшафтов, а деревня Три Дуба своим названием будет только напоминать о наличии дубовых насаждений, ныне встречающихся за 100—250 км от нее.
Но ни этимологический анализ, ни анализ формантов не исчерпывают задач топонимики, которая должна выяснить и своеобразие топонимических систем разных районов, областей, стран. Под топонимической системой следует понимать совокупность специфических особенностей или признаков, закономерно повторяющихся в процессе формирования географических названий и в их современной стабильности, конечно относительной.
Система географической ориентировки, разная у разных народов, сказывается на топонимических образованиях. Например, у арабов, монголов, китайцев передняя, основная сторона — южная, откуда задняя, тыловая — северная, левая — восточная, правая — западная. У многих тюркских и частично у западномонгольских передняя сторона — восточная, ее туркмены называют иногда и верхней (где солнце поднимается), отсюда видно, что географическая ориентировка уже иная; задней (нижней) стороной уже оказывается западная. У азербайджанцев это направление еще именуется гара, т. е. «черное», тогда как восточное аг — «белое». Все приведенные интересные особенности ориентировки находят отражение в географических названиях, их системе.
Топоним — это слово на карте. Связь между топонимикой и картографией хорошо показал Е. М. Поспелов (1902, 1971); он считает, что вопросы первичной записи географических названий, их инвентаризация, орфография и орфоэпия (правильное произношение), топонимическая статистика — все это неотъемлемые части топонимики, одновременно все это крайне интересует картографию и картографов. Топонимика помогает топографу во время полевых схемок правильно записать и перенести на карту незнакомое ему географическое название, что особенно существенно при написании иноязычных топонимов. Таким образом постепенно можно освобождаться от ошибочных или грубо искаженных слов на карте засоряющих ее неверными формами, неизвестными на месте.
Передовые ученые всегда с уважением и пониманием относились к названиям, видя в них народное меткое слово, характерный признак, географический знак, говорящий о многом. Исследователь Тазовского Севера Р. Е. Колье (1930) свидетельствует: «Я очень осторожно относился к названиям и записывал их только после многократной проверки, стараясь исправить ошибки предшественников, но, понятно, не избавлен от них и сам».
То же относится к народным географическим терминам, очень часто формирующим собственные имена. Об этом аспекте будет специально сказано в главе «Местные географические термины и их роль в топонимии». Здесь же сошлюсь на авторитет известного советского географа и натуралиста академика J1. С. Берга, который еще в 1915 г. писал: «Будучи результатом многовековых наблюдений постоянного местного населения и продуктом творчества такого гениального коллектива, каким является народ, народные термины заслуживают самого внимательного отношения как филологов, так и в особенности географов... Распространение народных терминов и те видоизменения смысла, которые они претерпевают в различных местностях, дают немало указаний на ход ко-лонизаций, перемещения народных масс и взаимные влияния соседних народностей».
На этот последний аспект будет многократно обращено внимание читателей на последующих страницах данной книги. А здесь ограничусь двумя примерами:
1. Термин шор, сор. Работающим в области географии среднеазиатских республик он очень хорошо известен. Однако при знакомстве с топонимикой других районов, как СССР, так и зарубежных, оказывается, что присутствие его гораздо более широкое и отнюдь не ограничивается Средней Азией и Казахстаном. Термин этот активно участвует в образовании многих сотен современных географических названий. На этом примере видно, что вместе с изменением географического ландшафта, природных условий несколько меняется и содержание термина, однако изменение это от места к месту происходит настолько постепенно, что легко устанавливается связь между отдельными звеньями в общей цепи параллелей.
В персидском языке форма шур значит «соленый». Отсюда Шураб Средней Азии — «соленая вода». В Туркмении, в Каракумах, классически представлены солончаки разных типов: у туркмен шор — широко распространенное слово, оно известно и киргизам. Казахи соответственно с фонетикой своего языка это слово произносят несколько иначе: сор. Этот термин свойствен также Синьцзяну в том же смысле, а в Монголии мы его встречаем в форме шорбок, что значит «засоленный, пересоленный, шор — «солончак».
Однако не только в зонах пустынь или полупустынь лежит ареал этого термина. Мы его встречаем и гораздо севернее, в иных зонах, с иной природой. У чувашей, на Волге, где нет типичных среднеазиатских солончаков, словом шор называют болота, заболоченные низины, котловины. Слово шор в смысле «ручей» живет до сих пор у удмуртов. У коми также бытует этот термин, здесь шор — «река, ручей, заводь». Отсюда Шор-дынь.
Если у коми шор — «река», то почему нельзя с этим термином связать форму шар в смысле «пролив между островом и материком, между островами в северных морях». Вспомним названия Маточкин Шар, Югорский Шар и др. Это нам кажется очень правдоподобным, ибо переход шор—>шар фонетически вполне оправдан.
В словаре областного архангельского наречия А. Под-высоцкого (1885) находим объяснение слова шар. Согласно этому автору, шар — общее название проливов у Мезенского побережья и на Новой Земле. Л. И. Шренк считает его производным от зырянского шор, шоор — «пролив, рукав реки».
Проследим вариацию термина сор. И здесь мы столкнемся с удивительно большим ареалом нашего термина. У Е. И. Ламанского * (по материалам, хранящимся в архиве Географического общества в Ленинграде) находим, что в Западной Сибири, в бассейнах Оби, Тобола, в Томской области сор — «пойма, род залива, более или менее заболоченное пространство, весной заливаемое рекой»; отсюда ходкое, меткое выражение соровое место— «пойма, заболоченная пойма». Низкие берега Оби и ее притоков, ежегодно затопляемые, но заросшие березняком, талом, называются сором. У якутов в Восточной Сибири заливаемая отмель, поросшая камышом,— сор, а лоция Байкала отмечает, что лагуна у местного населения иногда называется сором. В Прибайкалье мелкое степное озеро также сор, отсюда очень распространенные термины для озерной рыбы: соровая рыба или сорожина. У народа ханты сор — «озеро». У Б. М. Житкова находим: «...сором на полуострове Ямал называют озеро, соединенное протоком с низовьями Оби» (1913).
* Е. И. Ламанский. Народные географические названия. Архив Географического общества СССР, дело 262, разд. 48.
2. Лай, лайда. Этот термин широко представлен в топонимике СССР, а также наблюдается и за его пределами, но пока никто не делал попыток сопоставить наличие его в очень разных районах и зонах Евразии, хотя он почти повсеместно имеет примерно одно и то же содержание. Термин лай у туркмен — «мягкая, жирная глина». После высыхания колодца «жидкая глина с песком» и т. д. также называется лай (Мурзаев, 1939, 1948). У киргизов ылай — «грязь, муть, вязкая глина, осадок»; это киргизская транскрипция слова лай, имеющего тот же смысл. В Каракумах известен колодец Лайлы, близ Балханских гор в Туркмении возвышается гора Сырт-Лайли (в другой транскрипции Сырт-Лели). В горных районах Средней Азии мы находим термин лайсу — «илистые ледниковые потоки».
Но этот же термин, несколько измененный в форму лаг, мы встретили наряду с лай и в Монголии, где он означает «ил, вязкую грязь». Действительно, в равнинной восточной Монголии лежит большое, обильно засоленное, илистое, топкое озеро Лагнур, где вода бывает только во влажный период. Монгольский глагол лайдах значит «чистить колодец».
Остается сказать еще несколько слов о наличии этого термина на севере. Здесь общеизвестен термин лайда, получивший распространение и в русской географической литературе. В Карелии и других северных краях под лайдами понимают отмелые, отлогие песчано-глини-стые берега рек и озер, затопляемые низины с илистым покровом, отмели; отсюда — «прибрежная равнина». В Восточной Сибири в ряде мест также известна форма лайда, где она обозначает «маленькое, пересыхающее озерко с некаменистым дном».
Важно указать, что этот термин присутствует в персидском языке: лай — «глинистые наносы, оставленные рекой или селем, мягкая глина» (Савина, 1971). Констатация термина в индоевропейских языках позволяет думать о возможности связи лай с украинским глей в том же смысле, а может быть, и с английским clay — «глина, ил, тина».
Все изложенное здесь демонстрирует, насколько живучим и распространенным на громадных территориях оказывается термин лай.
Легко представить, что через осмысливание многих географических названий открываются интереснейшие страницы истории географического познания Земли и истории географической науки, так как топонимы отражают ее этапы. Разве мало говорят такие названия, как мыс Дежнева, Берингово море, остров Врангеля, Магелланов пролив, берег Миклухо-Маклая, ледник Федченко, Тасмания и т. д.?
Известны и довольно многочисленны случаи, когда географические названия помогают в поисках и открытиях полезных ископаемых. Крупное месторождение самородной серы Гаурдак в Туркмении точно отражает ее наличие в горах по правому берегу Амударьи. Гаурдак происходит из кукурт — «сера» и даг — «гора».
Вот удивительная корреспонденция Ю. Звягина из Грузии, опубликованная в газете «Известия» от 18 июня 1964 г. Привожу ее текстуально, но с некоторыми сокращениями: «Все началось с момента, когда кто-то из геологов, очевидно более склонный к игре воображения, чем остальные, заметил, что неподалеку от Самхитской глыбы, в районе Аджаро-Триалетского хребта на Кавказе, расположены микрозоны, которые испокон веков носят вполне современные названия — Маднеули, Поладаури и Саркинети. В переводе с грузинского мадани — «руда», полади — «сталь», ркина — «железо».
Георазведку начали .еще до войны и в 1940 г. обнаружили богатейшие залежи барито-полиметаллических и медно-колчеданных руд. Детальное изучение недр продолжили в 1946 г.
И только теперь, в наши дни, здесь приступили к промышленной разработке баритовых карьеров, к добыче сырья, необходимого для лакокрасочной и нефтяной промышленности.
Однако геологи не ушли из этих заманчивых мест. Они упорно продолжали сверлить горы.
Анализ проб, взятых в штольнях, дал неожиданные цифры... процентное содержание меди в руде в десятки раз выше той цифры, которая позволяет считать запасы стоящими внимания промышленников.
Так геологи окончательно убедились, что топонимика — наука о географических названиях — в данном случае опирается на реальную почву, в самом прямом смысле слова. Совсем недавно этому удалось найти уже совершенно неопровержимые «вещественные доказательства» — древние штольни, шлак, остатки мастерских времен грузинского царя Ираклия II (XVII—XVIII вв.).
Советские люди вновь открыли подземную кладовую металла, ключи от которой были потеряны около двух столетий назад».
Большое значение географии для успешного развития топонимики признают не только географы, но и те лингвисты, которые вплотную занимаются топонимическими исследованиями. В этом отношении показательна статья доктора филологических наук Ю. А. Карпенко (1970). Ее название достаточно ясно отражает позицию автора: «Лингвистика — география — история (Проблемы топонимического этимологизирования)». Приведу из нее одну цитату: «...Найти в реалии признак, давший толчок к рождению названия, в топонимике особенно важно. Только в этом случае, только при переходе из сферы семантики в мир реальных вещей рассеивается облако неясности вокруг происхождения топонима. На этом... этапе этимологизации собственного географического названия мы и получаем возможность ответить на вопрос о причинах появления названий. Если лингвистика дает лишь обстоятельный анализ того, как возник топоним, то география зачастую может сообщить нам, почему он возник... Изучая объекты, имена которых составляют предмет топонимики, география на широком фронте исследований теснейшим образом связывается с наукой о собственных географических названиях. И одним из наиболее существенных участков этого фронта является топонимическая этимология».
Именно этимология географических названий была и остается, но выражению этого автора, проблемой № 1, хотя с течением времени в топонимике появилось много и других вопросов, слабо связанных или вовсе не связанных с этимологией. В самом деле, ненадежность этимологического метода и спорность этимологий становятся очевидными, если не опираться на географическую действительность и не учитывать данных истории.
В преподавательской практике при чтении географических курсов топонимика может оказать существенную помощь. В утверждении этого тезиса я опираюсь на собственный опыт. В течение нескольких лет мне пришлось читать лекции по географии Центральной и Восточной Азии в Московском институте востоковедения. Не трудно было заметить, что студенты плохо запоминают чуждые для родного языка географические названия, номенклатура карты остается неусвоенной, а без этого невозможно получить пространственное представление о размещении тех или иных фактов, явлений или географических закономерностей. Тогда на лекциях я стал раскрывать содержание топонимов, показывать их смысл в связи с географическими реалиями. Конечно, далеко не все упоминавшиеся в тексте лекций топонимы поддавались моему стремлению связать форму и содержание. И все же было радостно видеть, как пробуждается интерес у слушателей, как у них поднимается уровень освоения предмета, как осмысленно они подходят к пониманию карты.
Для иллюстрации сказанного приведу только один пример. В северной части Индокитая течет большая река, известная у нас под именем Красной. Это калька из вьетнамского Сонг-Хонг, или Хонгха, чему соответствует китайское Хунхэ. Красная сравнительно короткая по протяженности река (1183 км), но по водности в два раза превышает Амударыо и в два с половиной раза — Днепр, хотя по длине она в два-три раза меньше их. Каждый год она выносит в океан 120 куб. км воды. Почему же река Красная? Летом, во время муссонных дождей, она сильно разливается, энергией ее притоков размываются окрашенные в кирпично-красные тона рыхлые горные породы в ее бассейне. Речная вода насыщается большим количеством несомой мути, которая придает реке соответствующий цвет. Даже в заливе Бакбо (Тонкинском), куда впадает Красная, летом эти тонкие взвешенные илистые частицы затуманивают прозрачную голубизну моря. Впрочем, Красных рек достаточно много и в других странах. Так, в Америке их несколько, но имена звучат тут по-английски — Red River. Нужно думать, что здесь при наименовании использован тот же признак. Но конечно, Красная площадь в Москве уже имеет другую этимологию: от красной в смысле «красивый». Ср.: прекрасный, красная девица, красная рыба, красный товар в смысле «красивый, хороший».
В течение тысячелетий рождались географические названия, они возникают и на наших глазах. Мы свидетели этого нескончаемого процесса. Каждая историческая эпоха вызывает новые топонимы, присущие только ей. Они как бы народные памятники, запечатленные на нашей Земле, па просторах нашей Родины. Только в послеоктябрьское время могли возникнуть такие названия городов, как Целиноград, Электросталь, Первомайск, Пугачев.- Но не нужно думать, что, родившись, географические названия не меняются. И они подчинены времени и проходят сложный путь эволюционного исторического развития, изменяется их форма, звучание, а на основе народной этимологии нередко появляется и новое содержание. Отслужив свой век, они умирают.
Невозможно представить современную цивилизацию без географических названий. Ими пронизаны все взаимосвязи стран и народов.
<<<--->>>
