Cтарый 4емоданИСТОРИЧЕСКИЕ ПЕСНИ XVIII ВЕКА
ПЕСНИ О СЕВЕРНОЙ ВОЙНЕ 1 Вещий сон Во городе во Кряконе. во горнице и во светлою И на складном стулу и на ремешчатом Сидел тут батюшко шведской король. Перед ним-ту стояти князья-бояра и шведы мудрые: «Ой вы шведы мудрые, рассудите ночешный мой сон! Me гора, бат, стоит, как снег бела, На горе сидел млад сизой орел, Во когтях-ту держал черна ворона». Отвечают ему шведы мудрые: «Батюшко шведской король! Не можем мы рассудить ночешный твой сон». Из-за той-ту из-за занавесы плотняною. Из-за той-ту печи кирписчатой выходила красна девица: «Разе я, бат, батюшко шведский король, Рассужу твой почетный сон! Не гора, бат, стоит — стоит русская армия, Во армии сидит белой царь, Во руках держит шведского короля. А заутра тебе, батюшка, быть пойману, Быть пойману али убитому». 2 Солдаты готовятся встретить шведского короля Как далеченько было во чистом поле, Как еще-то того подале — при долинушке, При широкой при зеленой вот при дубровушке, Как не белые в поле лебеди забелелися. Не лазоревы цветочки закраснелися Забелелися в поле шатрики полотняные, Закраснелись у нас знаменушки государевы. Государевы всё шатры, вот шатёрики при долу стоят. Как один-то, единый вот шатёрик-от при бугре стоит. При бугре стоит, при бугрике, при бугорчике, Что свеча горит, что свеча горит, При бугре стоит, что свеча теплится. Что свеча теплится воску ярого. Ой да полочки, и подполочки, и подзорушки были с позументами, Да и крыша на этом шатёрике плису-бархату, Как на самой на вершинушке чуден золот крест. Как во этом шатёрике стоял белый царь. Как государь наш батюшка Петр Алексеевич, Во этом шатёрике погуливал, он погуливал. В подзорную во трубочку сам поглядывал, он поглядывал. Во серебряную во сиповочку выговаривал, выговаривал, На своих-то на детушек сам поглядывал: «Уж вы детушки мои, ребятушки! Что нам делать, что нам делати? К нам хотел шведский король в гости побывать, хотел в гости побывати, Да и чем его, детушки, будем потчевать, будем потчевати? У нас, детушки-ребятушки, пиво не варено, зеленого вина нет». — «У нас, батюшка православный царь, всё готово, всё приготовлено. Как у нас, братцы ребятушки, в Москве пироги печены, В Москве пироги печены, в сухари они крошены, В сухари они крошены, в Туле сушены, В Туле сушены, по солдатам розданы». 3 Русское войско выступает в поход в землю шведскую По дороженьке по московской Шли-прошли три полка солдат, Три полка солдат, молодых ребят. Впереди-то идут в барабаны бьют. За има-то идут со знаменьем. А во всем полку артикул мечут, Замки крепко бьют, ружьица свйтлеют, Замки взбрякали, солдаты всплакали: «Где нам день дневать, ночь коротать? Нам денек дневать во чистом поле. Во чистом поле, под ясным небом; Ночь коротати во темном лесу, Во темном лесу, во сыром бору; Нам постелечка — мать сыра земля, Нам зголовьицо — зло кореньицо, Умываньицо — частый, мелкий дождь, Утираньицо — шелкова трава». Позади полка идут, коня ведут, Лошадь добрую, сивогривую, На коне сидит сам полковничек, Сам полковничек — Шереметев-граф. Во руках держит саблю острую, Во устах держит речь хорошую: «Сряжается мой батюшка из Москвы в поход, Как во ту ли землю шведскую, за границу государеву, Меня, добра молодца, с собой берет. Не хотелось мне, добру молодцу, из Москвы идти, Хотелось мне, добру молодцу, при Москве пожить, При Москве пожить, во дворце служить. Московским чудотворцам молитися. Остался у доброго молодца сир зеленый сад, Во садике оставалося три деревца; Первое деревцо — кипарисовое. Другое деревцо — яблонь кудрявая, Третьёе деревцо остается — груша зеленая. Кипарис растет — родной батюшка, Яблонь кудрявая — богоданная матушка, Груша зеленая остается — молода жена. Оттого мне-ка не хотелось из Москвы идти, А хотелось мне при Москве пожить, При Москве побыть, при дворце служить, Чудотворцам московским покланятися. Отца родного на старости печаловать, За матерью в немогуте ухаживать. Молодой женой любоватися». 4 Русское войско сражается со шведами Собирался-то большой барин Он со тем ли войском со россейским Что на шведску-то границу. Не дошедши он границы, становился, Становился в чистом поле при долине, Россейским войском поле изуставил, Россейскими знаменами поле изукрасил. Как увидел король шведский: «Что й то в поле всё за люди? Ни торгом приехали они торговати Или нашего городу глядети?» Что приходили только й силы. Что не люты зверки проревели — Что чугунные ядры проревели, Сходилися туто й двои силы; Что шибкие громы гремели, Что не люты звери проревели Прогремели чугунные ядры. Что между их протекали реки, Протекали реки, реки кровавые. Что и силы полегло — что и сметы нету. 5 Солдаты готовятся штурмовать Орешек Злодей, злодей ретиво сердце! Что ты ныло, ретивое, занывало, Ничего ты мне, сердечко, не сказало — Да что быть мне, молодцу, в рекрутах, Во солдатах быть мне и в походе, Что под славным городом под Орешком, А по нынешнему званию Шлиссельбургом. Что заслышав, воры шведы догадались, Что ударили они в барабаны. Наши русские солдатушки в литавры. Да что взговорит наш государь-царь: «Ах вы гой есн, братцы генералы! Вы придумайте мне, братцы, пригадайте, Еще как нам будет взять Орешек». — «Ах ты гой есн, наш батюшка государь-царь! Что не лутче ль нам от города отступити?» Что возговорит государь-царь ко солдатам: «Ах вы гой еси, мои детушки солдаты! Вы придумайте мне думушку, пригадайте — Еще брать ли нам иль нет Орех-город?» Что не ярые пчелушки во улье зашумели, Да что взговорят российские солдаты: «Ах ты гой еси, наш батюшка государь-царь! Нам водою к нему плыти — не доплыти, Нам сухим путем идти — не досягнути. Мы не будем ли от города отступати, А будем мы его белою грудью брати». 6 Казаки встречают царя под Шлиссельбургом Как по крутому по красному бережку. Как по желтому сыпучему песочку Тут ходил-гулял батюшко православный царь. Он садился, государь-царь, на легок стружок, Размахнули-разгребнули вверх Невы-реки, Что ко славному ко городу ко Шлюшину. Как навстречу государю донские казаки. Что донские, гребенские, запорожские. Что казаки государя не опознали, Им подумалось — король земли шведския. Заряжали свои ружья огневые, Приготовились стрелять по своем царе. Как не золотая трубушка вострубила Что промолвил ли наш батюшко православный царь, Казаки голос услышали, Что кидались-бросались на легок стружок, Приклоняли свои буйны головы. «Ты прости-прости, наш батюшко православный царь! Еще мы тебя, государь-царь, не опознали, Нам подумалось — король земли шведския». Что возговорит наш батюшко православный царь: «Вам спасибо ли, робята казаки донски, Что донские, гребенские, запорожские! С осторожностью вы по реке Неве гуляете, Своего царя вы защищаете». 7 Взятие Орешка Как по славной матушке Неве-реке, Подле устьица ее широкого, Что при самом ли истоке быстроем, Как плавали-гуляли три легкие стружка. На первом стружке Шереметев был, На другом стружке офицеры сидят, А на третьем стружке все солдатушки, Преображенские и семеновские. По реке они бежали к круту красну бережку, К круту красну бережку ко слюсельбургскому. Подбирали они парусы полотняные, Что того ли полотна всё олонецкого, Они якори метали всё булатные, Что того ли булата сибирского, Приставали к круту красну бережку. Они лесенки метали всё дубовые, Выходили на желты пески сыпучие, Начинали рыть подкопы глубокие, Накатили бочки с лютым зелием, С лютым зелием — с черным порохом, Становили свечи воску ярого, Зажигали те подкопы глубокие. От того ли красной берег взорвало, Развалило стену белу каменну. Потрясло всю крепость шведскую, Устрашило храбрых неприятелей. 8 Шереметев в соборе Еще что у нас в Москве, братцы, за кручина? Накануне было светлого воскресенья, Заунывно в царь-колокол звонили, Съезжалися князья и все бояре Во Успенский собор богу молиться; Молились они господу со слезами. Что один из них боярин не молился — Генерал Борис Петрович Шереметев. Почастешеньку вон из церкви выступает, Ко белой каменной ограде припадает, Горючьми слезами обливался, Миткалинным он платочком утирался: «Уж тошно мне, боярину, тошненько, Никогда-то мне так тошно не бывало! Что болит-болит у боярина головка, Щемит-щемит ретивое сердечко: Что сказана боярину царска служба, Указан путь — широкая дорожка од славной под город под Полтаву. Как быть-то мне, боярину, убиту Под славным под городом под Полтавой На чистом на поле лебедином». 9 Молодец собирается под Полтаву Что за реченькою было за Небрагою, За быстрой речкой было Перебрагою, Не полынь-то ли травонька в поле качается. Что качается, шатается добрый молодец. Добрый молодец да душа моя. Он не сам пошел, не своей охотою. Повели его барскою большою неволею. Ты неволя, неволя жизнь господская. Жизнь господская, служба государева, Государн-то царя белого. Царя белого Петра Первого. Что со вечера было, со полуночи. Не частые звезды с неба сыпались, Рассыпалися звезды по чисту полю, По чисту полю, зеленым лужкам. То солдатики во поход пошли, Во поход пошли во Полтавушку, Они бить-губить неприятеля. Неприятеля — цари шведского. Царя шведского, короля немецкого. 10 Шведский король пытается захватить Полтаву Как во славной во степи во черкасской. Как под славным городом Платавой, Как стоял тут король земли шведской. Он почасту ко Платаве приступает, Он приступом Платаву взять не может. Во Платаве есть московская пехота, Ох со конницей, со драгуны. Генералы к королю приходили, На словах к королю доносили: «Ох ты гой еси, король наш яснейший, Как нам сколько иод Платавой ни стояти, А приступом Платаву не взяти!» Что возговорит король земли шведской: «Как вы, храбрые мои генералы. Вы, военные свирепые кавалеры! Не видавши, вы батальи убоялись. Послужите королю всею правдой, Мы возьмем ли Платаву мимоходом. Как я дам ли вам великую выгоду: Распишу ли вам пространные квартеры Да и во том ли во Московском государстве; Ох я сам ли, король, встану в Кремле-граде. Я драбантов поставлю в Москворечье, А квандронов поставлю по Мясницкой, А драгунов поставлю по Неглинной, А пехотные полки — по всей Москве». 11 Войска Шереметева разбивают шведские полки Во тихой смиренной во беседе Сидели люди начальные, Начальные люди да генералы, С ними сидел царев большой боярин, Генерал, кавалер и фельдмаршал, Князь Борис сударь Петрович Шелеметев. Он слово говорил, как в трубу трубил: «Вы гой еси, князи и бояра, И храбрые люди да генералы, Вам сказана служба всем царска, Вам указана широкая дорожка, Идти вам во шведскую землю, Ко славному городу ко Смоленцу, А и села-поместья разоряти, Жен и детей в полон брати, Отсылать их в Московское государство Под крепкими солдатскими караулы. Под вострыми обнаженными палашами». За темными, братцы, лесами. За высокими каменными горами Тут стоял наш император со своей силой, А силы с ним было сорок тысяч, А с ним был царев большой боярин, Генерал, кавалер и фельдмаршал. Генерал, кавалер и фельдмаршал, Князь Борис Петрович Шелеметев Со своими урядными полками, С удалыми добрыми молодцами. Вечер было поздно-поздненько, Ах, утрось было рано-раненько. На светлой заре раноутрянной, На выкате было красного солнца, Не грозна туча подымалась, Не облаки, братцы, накатались. Наступила тут шведская сила, Со всех со четырех сторонок. Благоверного царя хочет обсадити. Благоверной царь во силе прослезился, Шелеметев, во латках стоя, заплакал. Он со вечера добра коня имает. Изымавши, добра коня уздает, Обуздавши, добра коня седлает, Обседлавши добра коня, садился. Он сам по палкам разъезжает, Офицерам приказы отдавает: «Вы гой еси, храбрые офицеры. Уряжайте полки всё наготово; Вы, батюшки московские драгуны. Вы садитесь на добрых своих коней. Обнажайте свои вострые сабли; Вы, детушки, российские солдаты. Заряжайте оружье долгомерно, Послужите государю верой-правдою, Вочью и заочью неизменно». Вечор было поздно-поздненько, Утрось было рано-раненько, На светлой заре раноутрянной, На выкате красного солнца. Барабанщики в барабаны пробивали, И сыповшики в сыповки заиграли. Как не грозной, братцы, гром перед тучей грянул. Грянули пушки боевые, Боевые пушки полковые, Полковые пушки-галанки На все на четыре на сторонки, А и сколько-то оне силы прибили, Вдвое того силы примяли; Запалила Шелеметева пехота, Первая рота запалила, Шведская сила испужалась; Вторая рота запалила, Шведская сила переналась, Перепалась сила шведска, помешалась; Третья рота запалила, Шведская сила отступила, Шелеметев, во полках стоя, возъярился, Он скоро на добра коня садился. За королем во чисто пате погонился: «Вы батюшки московские драгуны. Постигайте ту шведскую силу, С головы их на голову катите!» Ах затем, братцы, здравствуй Наш благоверный царь Всея России Петр Алексеевич, На всероссийском отеческом престоле Со своими князьями и боярами. Со храбрыми людьми да генералами! 12 Шереметев допрашивает шведского майора Во славном городе в Орешке, По нынешнему званию Шлюшенбурхе, Пролегла тута широкая дорожка. По той по широкой дорожке Идет тут царев большой боярин, Князь Борис сын Петрович Шереметев, Со теми он со пехотными полками, Со конницею и со драгунами. Со удалыми донскими казаками. Вошли они во Красную Мызу Промежу теми высокими горами, Промежу теми широкими долами, А все полки становилися. А втапоры Борис сын Петрович В объезд он донских казаков посылает, Донских, гребенских да яицкиих. Как скрали они шведские караулы, Маэора себе во полон полонили. Привезли его в лагери царские. Злата труба в поле протрубила, Прогласил государь, слово молвил. Государь московской, первой император: «А и гой еси, Борис сын Петрович! Изволь ты маэора допросити тихонько, помалешуньку: А сколько-де силы в Орешке У вашего короля шведского?» Говорит тут маэор не с упадкою, А стал он силу рассказавать: «С генералом в поле нашим — сорок тысячей, С королем в пате — сметы нет». А втапоры царев бачьшой боярин, Князь Борис сын Петрович Шереметев, А сам он царю репортует: «Что много-де силы в поле той шведской,— С генералом стоит силы сорок тысячей, С королем в иоле силы сметы нет». Злата труба в поле в лагере протрубила, Прогласил первой император: «А и гой еси, Борис Петрович! Не устрашися маэора допросите. Не корми маэора целы сутки, Еще вы его повторите — Другие вы сутки не кормите, И сладко он расскажет, колько у них силы шведския». А втапоры Борис Петрович Шереметев На то-то больно догадлив: А двое-де сутки маэора не кормили. Во третьи винца ему подносили. А втапоры маэор рассказал. Правду истинну рассказал всем: «С королем нашим и генералом силы семь тысячей, А более того нету». И тут государь звеселился, Велел ему маэора голову отляпать. 13 Русские войска берут Ригу По морю, морю синему Плыло-выплывало три ветлёные стружка. На первом стружечке император-царь сидит, На втором стружечке князи-бояра сидят. На третьём стружечке всё солдатики сидят. Сидели солдаты полку Семеновского, Той же первой роты гренадерское. Их же приносило к Риге к каменной стены, К той же к круглой башне трехугольное. Якори метали всё булатные, Шеймы выпущали всё шелковые. Дорогого шелку шохматинского, Сходенки метали всё дубовые, Дорогого дубу, дубу польского, Сами выходили на крут красен бережок, Думали-гадали думу крепкую. Подкопы копали всё глубокие, Бочки выкатали со лютым зельём. Со лютым со зельём — с чёрным порохом, Свечки зажигали воскояровые. Свечки догорели, бочки розорвало, Скинуло-сбросило Ригу каменну стену С той же с круглой башни с трехугольное. Стали проздравляти императора-царя: «Здравствуй, император, с Ригой каменной стеной, С той же с круглой башней с трехугольною». 14 Петр I на корабле Ах по морю, морю синему, По синю морю по Хвалынскому Что плывут тут, выплывают тридцать кораблей. Что один из них корабль, братцы, наперед бежит. Впереди бежит корабль, как сокол летит. Хорошо больно кораблик изукрашен был, Парусы на корабле были тафтяные, А тетивочки у корабля шемаханского шелку, А подзоры у кораблика рытого бархату. На рулю сидел наш батюшка православный царь. Что не золотая трубушка вострубила — Да что взговорит наш батюшко православный царь: «Ах вы гой еси, матрозы, люди легкие! Вы мечитеся на мачты корабельные, Вы смотрите во трубочки подзорные. Что далеко ли до Стекольного». 15 Петра I узнают в шведском городе Как никто-то про то не знает, не ведает. Что куда-то наш государь-царь собирается. Чистым серебром кораблики изнаполнил, Красным золотом суденышки изукрасил. Он берет-то с собой силушки очень мало. Что одних-то нреображенскиих гренадеров. Как приказ-то дает наш батюшка царь белый: «Ой вы слушайте, офицерушки и солдаты! Не зовите вы меня ни царем своим, ни государем, А зовите вы меня заморскиим купчиной». Уж и грянул государь-царь по морю гуляти. Как носило-то царя по морю неделю. Что носило царя белого другую. Принесло-то его ко Стекольному государству. Что к тому ли шведскому королевству. Не купчинушка по городу гуляет. Что никто-то купчину не узнает. Узнавал только его гетман земли шведской. Поскорехонько он к королевнушке метался: «Ах ты гой еси, наша матушка королевна! Не купчинушка по городу гуляет, Что гуляет-то по городу царь белый!». Как на красное крылечко королевна выходила. Она семи земель царей портреты выносила. По портрету царя белого узнавала. Закричала королевна громким голосом: «Ой вы гой еси. мои шведские генералы! Запирайте вы воротички покрепче, Вы ловите царя белого скорее!» Уж и тут-то наш батюшка не пугался. Обо всех он шведских замыслах догадался. Ко крестьянину он на двор скоро бросался: «Ты бери-ко, бери, крестьянин, денег вдоволь, Ты вези меня на край синя моря!». Скоро вывез его крестьянин на край синя моря, А скорей того во кораблик государь-царь садился. Закричал он своим матросам и солдатам: «Ой вы гряньте-ко, ребятушки, дружнее. Вы гребите и плывите поскорее!». Как и первая погоня царя белого догоняет, А другая-то погонюшка настигает. Как возговорит погоня к царю-государю: «Ты возьми-ко, возьми, царь белый, нас с собою. А не возьмешь ты нас, батюшка, с собою, Уж не быть-то нам, горьким, живыми на свете». И тут же вся погоня в сине море побросалась, А наш царь-государь во святую Русь возвратился. Казаки допрашивают Долгорукова По славному Дону тихому Изволил наш Долгорукий-князь гулять. Повстречали Долгорукого-князя С тихого Дона его казаки, Подхватили князя Долгорукого Под белы руки его под пышные, Повели Долгорукого-князя во станичную избу, Посадили его, князя, на большое место под образа, Стали князя Долгорукого крепко спрашивати: «Ты скажи, скажи, наш Долгорукий-князь, Скажи ты нам всию правдицу, Еще сколько на тихом Дону славных казаков?» Тут возговорил Долгорукий-князь: «На всякого казака по десять стругов, А на князя меня еще на один десяточек». Солдаты судят Долгорукова Нам не дорого ни злато да чистое серебро, И дорога-то наша любовь да молодецкая. Ишшо злато, чисто серебро скоро минуется, А и дорога-то наша любовь не позабудется. Середи-то было Китаю да славного города, А и тут стояли палаты да белокаменны. Что во тех же да во палатах было да белокаменных, Тут не мурава трава в поле да шаталася, Не лазурьевы цветочки к земли иреклонялися — Тут и бьют челом царю солдаты да низко кланяются: «Уж ты гой еси, надежда да православный царь! Уж ты дай нам суд на князя да Долгорукого». Говорил как тут надежда православной царь: «У меня на Долгорукого суда нету, Вы судитс-ко Долгорукого своим судом, Вы своим судом судите да рукопашкою, Вы берите-ка слегу да долгомерною, Долгомерною слегу да семи аршин, Семи она аршин да семи она верхов. Вы ломайте у Долгорукого хрустальни ворота». Тут берут ведь как солдаты да всё долгу слегу, И долгу слегу да всё семи аршин, И семи-то аршин она была, семи верхов, Они ломают у Долгорукого хрустальни ворота. Как выходит Долгорукой он на красно крыльцо. «Уж вы гой еси, солдаты да новобраны! Ишшо что да вам, робята, да тако надомно: Ишшо надо вам, робятам, да разе чисто серебро?» Тут спроговорят солдаты да новобраные: «Нам не надомно, солдатам, чисто серебро, Ты отдай нам наше жалованье, Хлебно и мундерно и денежно». Корабельщики бранят князя Гагарина Как по речке, по реке тут пятьсот стружков плывут, А на всикием стружечке по пятисот человек. Они едут в веслы бьют, сами песенки ноют, Разговоры говорят, князь Гагарина бранят: «Заедает князь Гагарин наше жалованье, Небольшое, трудовое, .малоденежное. Со всякого человека по пятнадцати рублей. Он на эти-то на денежки поставил себе дом, Он поставил себе дом на Неглинной, на Тверской, На Неглинной, на Тверской, за мучным большим рядом, За мучным большим рядом, потолочек хрустальной, А парадное крылечко белокаменное, Белокаменное, стены мраморные, Стены мраморные, пол-ат лаком наведён, Как на этом-то полочке москварецкая вода, Москварецкая вода — по фонтану ведена, По фонтану ведена, жива рыба пущена, Жива рыба пущена, кроватушка смощена. Как на этой на кровати сам Гагарин-князь лежит, Сам Гагарин-князь лежит, таки речи говорит: «Уж и дай, боже, пожить, во Сибири послужить. Не таки бы я палатушки состроил бы себе,— Я не лучше бы, не хуже государева дворца. Только тем разве похуже — золотого орла нет». Уж за эту похвальбу государь его казнил». Казаки бранят Меншикова Что пониже было города Саратова, А повыше было города Царицына, Протекала-пролегала мать Камышинка-река, Как с собой она вела круты красны берега. Круты красны берега и зеленые луга, Она устьицем впадала в Волгу-матушку реку. Что по той ли быстрине по Камышинке-реке Как плывут тут, выплывают два снарядные стружка. Хорошо были стружочки изукрашенные. Они копьями, знамены будто лесом поросли. На стружках сидят гребцы, удалые молодцы. Удалые молодцы, все донские казаки, Да еще же гребенские, запорожские. На них шапочки собольи, верхи бархатные, Еще смурые кафтаны кумачом подложены, Астрахански кушаки полушелковые, Пестрядинные рубашки с золотым галуном, Что зелен сафьян сапожки, кривые каблуки, И с зачесами чулочки да всё гарусные. Они веслами гребут, сами песенки поют, Они хвалят-величают православного царя, Православного царя, императора Петра, А бранят они, клянут князя Меншикова, Что с женою и с детьми и со внучатами: «Заедает вор-собака наше жалованье, Кормовое, годовое, наше денежное, Да еще же не пущает нас по Волге погулять. Вниз но Волге погулять, сдунинаю воспевать». Загорелась Москва от больших господ Ой ты хозяин, мой хозяин, свому дому господин! У тебя-то, мой хозяин, хлеба-соли много на столе, У тебя-то, мой хозяин, гости честные сидят, Гости честные сидят, речь хорошую они говорят, Всё про батюшку про Петра, про матушку кременну Москву — Отчего эта кременна Москва загоралася она и сперва? Загоралася кременна Москва от больших славных господ. От того-то ли было от боярина от Гагарина-купца. У боярина у Гагарина девка-ключница была, Выходила она, выносила золоты, девка, ключи, Отмыкала девка, отворяла потайные все пороховые погреба, Обронила эта девчоночка воску ярого свечу, Оттого-то ли было наша кременна Москва загоралась она и сперва. Царь казнит Долгорукова Воздалеченька православный царь Убирается, Во которую земелюшку Снаряжается. Как и все-то князья-бояры Провожать идут. Провожали они царя белого. Слёзно плакали, Как один из них Долгоруков-князь Усмехнулся, Как на ту пору православный царь Оглянулся: «Допросите-ка Долгорукова-князя, О чем он усмехнулся». Долгоруков-князь не винится, О чем усмехнулся. «Отрубите ему правую руку, левую ногу! Долгоруков не винится. «Отрубите ему левую руку, правую ногу! Долгоруков не винится. «Отрубите Долгорукову буйную голову!» Долгоруков повинился: «Ты не езди, православный царь, На край моря. Приготовлена для тебя артиллерица Заряжёная, Пропадет твоя буйная головушка Ни за денежку. Изваляется твое белое тело По чистому полю, Поразвеют твои черные кудри Ветры буйные, Порастащат твои ребра-кости Черные вороны». Молодцев отправляют на Ладожский канал Поутру то было раным-рано, На заре то было на утренней, На восходе красного солнышка. Что не гуси, братцы, и не лебеди Со лузей. озер подымалися — Поднималися добрые молодцы, Добрые молодцы, люди вольные. Всё бурллки понизовые. На канавушку на Ладожску, На работушку государеву. Провожают их, добрых молодцов. Отцы, матери, молоды жены И со малыми со детками. Пострижение царицы У нас в Москве нездорово — В большой колокол звонят заунывно, Заунывно и печально: Государь-царь на царицу прогневался, Высылает царь царицу из Москвы вон — И в тот ли в монастырь во Покровской. Как возговорит царица Евдокия: «Где мое конюхи молодые! Вы закладывайте коней вороныех. Вы поедьте Москвое— не спешите, Вы московских людей не смешите. Что и может государь-царь умилиться. Не прикажет ли назад мне воротиться». Выеждяла государыня из Москвы вон И молилась московскием чудотворцам: «Вы простите ли, московские чудотворцы. Что и мне ли в Москве уж не бывати! Вы простите, московские обыватели. Что и мне ли вас не видати! Ты прости, прости, моя грановитая палата, Что и мне ли в тебе не живати. Мне московскою царицей не слывати». Приеждяла государыня во Суздаль, Что и в тот ли монастырь во Покровской, И стречает государыню игуменья (с) сестрами. «Ты поди, поди, царица Евдокия, У меня про тебя келинка готова, Что готовы тебе рабы и рабыни». Скидовали с государыни светное платье, Надевали на царицу черное платье. Черное платье печальное. Да и вскоре государыню постригли, Нарекли ей имя Евфросинья. А после государь-царь умилился, Он поехал в монастырь во Покровской, Чтобы царица воротилась. Приеждяет государь-царь во Суздаль, Во тли в монастырь во Покровской, И стречает его игуменья (с) сестрами. «Я прошу тебя, государь, воротиться. Что твоя та ли царица постриглась. Нарекли ей имя Евфросинья». Что и тут ли государь-царь заплакал, И поехал в Москву он печальный. ПЕСНИ ОБ ИГНАТИИ НЕКРАСОВЕ 1 Помутился, возмутился наш славный тихий Дон, Помутился, возмутился с вершин вплоть до устьица, До самого до славного до города Черкасского. Возмутил его, помутил его, братцы, донской казак. Что Игнатьюшка сын Иванович Некрасов. Игнатьюшка сын Иванович со реки ушел. Он ушел-увел силы-рати сорок тысяч, Опричь-де, опричь-де стариков старожилыих, Опричь-де малолеточков малолетниих, От тумов-де, от тумов-де казачьих прироженыих. Со вечера добры молодцы в поход собирал ися, Во глуху полночь перелазили славный тихий Дон, На белой заре перелазили славну Непричку, На восходе солнца красного перелазили Дунай быструю. Перелеземши Дунай быструю, становилися. Становились добры молодцы в зеленых лугах, Расположились добры молодцы казачьим теплым лагерем, Распускали добры молодцы знамечку позлащенную. Собирался к златой знамечке казачий круг. Во кругу стоит хорошенький раздвиженный стул, На стулу сидит наш ласковый атаманушка, Что Игнатьюшка сын Иванович Некрасов. Перед ним стоят его сотнички, пятидесятнички Да любезные его стоят всё хорунжие. Они пишут от Игнатьюшки скорой липорт И шлют его с скорым послом, с каленой стрелой, Ко нашему ко батюшке ко белому царю. Как ко Петрушке сыну Алексеевичу: «Спасибо те, батюшка, ты нас поил-кормил, Ты поил-кормил нас, батюшка, берёг-жаловал. Ты в одном же на нас, батюшка, прогневался. Ты прислал же к нам на тихий Дон разыщика. Ты разыщика прислал к нам Долгорукого. Без указа осударева он разорять нас стал. Без московского курьера командировать нас стал. Стариков наших старожилых велит казнить-вешать, Молодых казаков берет он во солдаты. Молоденьких малолеточков берет он во некруты, Молодых красных девушек берет во постелю, Он маленьких младенцев кидает за заборы. Оттого-то мы бросили житье-бытье свое, богачество, Мы пошли-то к турецкому хану в подданьице». Доведался о том батюшка православный царь. Выходил батюшка на Красен крылец, Возговорил батюшка православный царь таковы слова: «Уж вы гой еси, мои слуги верные! Вы подайте мне коня резвого сивогривого, Оседлайте его вы седелицем черкасскиим, Побегу я, православный царь, ко Игнатьюшке, Ворочу его я Игнатьюшку, его, со путинушки». Подбегал наш батюшка к Дунай-реченьке, Он сымал, сымал с себя пухову шляпу, Он махал, махал Игнатьюшке сыну Ивановичу: «Воротись-ка ты, Игнатьюшка, назад домой!» Говорит речь Игнатьюшка царю белому: «Прощай, прощай нас, батюшка православный царь! Спасибо те, батюшка, ты нас поил-кормил. Поил-кормил ты нас, православный парь, берёг-жаловал». Пошел тут наш Игнатьюшка во путинушку, Во путинушку пошел, в чужу дальную земелюшку. 2 Возмутился славный наш тихий Дон, Возмутился и совершился До славного до устьица, До юрода до Черкасского. Возмутил его донской казак. По имени и по отечеству Игнатьюшка Иваныч, По фамильице Некрасов. Он-то ушел, увел силы-рати сорок тысяч, Окроме стариков староженных, Опричь малолетков малолетних И от тумов нрироженных. Да со вечера они собиралися, А во полуночь они во поход пошли, На белой заре проходили Славный тихий Дон. На славную Днепр-реку они становилися, Во чистом поле и во зеленых лугах расположилися Казаченьки теплыми лагерьми, Распускали царску знамечку позлащенную. Собирался к знамечку казачий круг, Во кругу стоит хорошенький раздвижной стул. На стуле сидит их молодой атаманушка Игнатьюшка Иваныч сын Некрасов. Перед ним стоят его сотники любимые его. Он же пишет наскоро грамотку. Не пером пишет, не чернилами, А он пишет своими горючьми слезами К графу Долгорукому: «Ты спасибо, наш батюшка. Поил, кормил и берег, жаловал! Ты в одном же на нас, батюшка, прогневался, Захотел старикам усы, бороды брить И молодых детей во солдаты брать. Ты приехал к нам на тихий Дон, Без указу-то нас разорять стал. Уж мы бросили свое бытье-богатство, С того-то мы со тиха Дона долой пошли. Мы пошли к турецкому хану в подданство. Он принял нас со честию, со славою И пожаловал нам по коню, коню хорошему И седельчику черкасскому». 3 На заре то было ранней утренней, На заре то было да на зорюшке, На закате было да светла месяца. На восходе было красной солнушки: Да собирались донские козачки, Собирались они да во единый крут. Во единый круг да во единый луг, Да всё ко дому князя-бояра-а-а, Князя-бояра да всё Долгорукова. Как выходил же а он, князь-бояр, Выходил же он на высок крылец, Выносил же он царску грамоту: «Вы послушайте, донские козачки. Вы послушайте царску грамоту: Как стариков — казнить, вешать. Молодых козачков — всё в солдаты брать». По кругу-то ходит всё Игнат-сударь, Всё Игнат-сударь как сокол летает. Да на вострую шашку упирается, Да горючей слезой заливается: «Ты прости-то, прости, весь и род-племин». Да подходит он, Игнат-сударь, к книзю-бонру. Ой да он срубил ему буйну голову. Воскрутился же, возмутился батюшка, А он батюшка славный тихий Дон, Как от самой было от вершинушки. Ой да от вершинушки до самой до устьюжи. Как ушел-то, ушел да Игнат-сударь со тиха Дона, Ой да со тиха Дона на Кубань-речку. 4 Да никто про то не знает, да никто не ведает. Отчего-то наш славный тихий Дон возмущается. Воскутился же, возмутился славный тихий Дон Он от вершинушки вплоть до устьица широкого. Он не сам собой воскутился же, сланный тихий Дон, Воскутил его, возмутил его Долгоруков-князь, Он вычитывал нам указушки скорописные: Как и старым-то нам старинушкам быть повешенным. Молодым-то нам всем казаченькам во солдатах быть. Вот повесили тут казаченьки буйны свои головы. Как один-то из нас, из казаченьков. Некрасов сын. веселый был, Засвистал-то он, закричал нам он своим громким голосом: «Еще кто из вас. из казаченьков, пойдет за Кубань- речку?» Набралось тут нас всех казаченек тысяч до сорок. Переправушку совершил он нам трое суточек, На четвертые вот он суточки переправился, Переправясь через тихий Дон, богу молился: «Ты прости-прощай, славный тихий Дон. переправил ты нас! Не спасибо тебе, наша матушка Катеринушка: Не умела ты, наша матушка, владеть крылом правыим. Крылом правыим. наша матушка, войском Донскиим, Войском Донскиим. государыня, все некрасовским». 5 На закате было красной солнушки, На восходе было светлого месяца. Ох соходилися, ой соезжалися. Эх во единый круг, эй во единый луг. Есаулушка круг закликивал, Атаманушка Игнатьюшка, эй, круг да становил: «Соходитеся, эй, соезжайтеся Со тиха Дона, донские козачки». И ах они ж думали думу крепкую: «Ой и кто ж из вас на Кубань-речке бывал? Ой и кто ж-то из вас про Кубань слыхал?» Как один говорит: «От людей слыхал». А другой говорит: «Издали видал». Как и третий говорит: «Я и сам там был, Я и сам там был, и коня поил, А кубанские стремины по колено бьют, А шелковые поводья путают». 6 Сторона ль ты, да вот, моя прежняя сторонушка. Сторона да ты, вот, всё чужая, вот да ты чужая. Да никто ж-то про нее, да про эту сторонушку, Ой да никто ж не знает, вот и да не знает. Только знает про нее. про эту сторонушку. Сердечко мое ретивое, вот и ретивое. Да не сам-то я сюды на Кубань зашел, Ой да я не сам на Кубань зашел да заехал, Ой ну и вот занесла меня неволя царская. Ой занесла меня ды, казака Некрасу, всё неволя. Ой да неволя царская, вот да государская. Ну прости, прости ж ты меня, сторонушка, Ой да прости, прости всё, да тихий Дон, А еще ж меня прости, весь и род-нлемин. 7 Ой да как взошло-то, взошло солнце красное. Да над горой оно взошло же над высокою, Ой да над полями взошло оно над широкими. Да над дубравами взошло да над дремучими. То не солнце, братцы, взошло же оно красное, То воспородился да казаченька, добрый молодец, А он же добрый молодец, да по имени ж Игнат-сударь, Ой да Игнат-сударь, а он ведь сын-то — некрасовец, Ой сын-некрасовец, а он родной батюшка. Ай и кто ж-то его, доброго молодца, воснородил? Ай и кто ж-то его. доброго молодца, воспоил-вскормил? Ай и кто ж-то его, доброго молодца, возлелеял? Ой да как и личишко у добра молодца оно снегу белого, А румянец у добра молодца он, будто маков цвет. Ой да и бровьюшки у добра молодца они соболиные, Ай и глазушки у добра молодца они соколиные, Ой да и сам-то он, добрый молодец, орел быстрый, Ой да а он орел быстрый, сокол же ясный. Ай и кто ж-то его, добра молодца, да воспородил? Ой воспородила его, добра молодца, земля русская, Ой да воспоил-вскормил добра молодца тихий Дон, А взлелеял добра молодца а он млад светел месяц, Ой да приукрасило добра молодца солнце красное.
<<<------>>>
