Cтарый 4емоданВ. Г. Белинский и русская литература
*1
Для понимания самого освовного в деятельности В. Г. Белинского показательны слова самого критика, сказавшего кратко и
точно: «Литература расейская моя жизнь...»
Жизнь Белинского, прошедшая за письменным столом, была трудной, упорной и постоянной борьбой правдоискателя, не
страшившегося революционного пути к свободе и счастью народа. Всего полтора десятилетия продолжалась его напряженная
деятельность. Для России это было время, подготовленное 1812 и 1825 годами. В период между событиями на Сенатской площади и
похоронами Белниского на Волковом кладбище с непреложной ясностью определился центральный вопрос времени — крестьянский,
вопрос о судьбах трудового народа, его месте и значении в жизни и в будущем страны, наконец, в национальной культуре. В
годы жизни Белинского все отчетливее обнаруживалось перерастание первого, дворянского, этапа русского освободительного
движения в новый, разночинский, предтечей и первым представителем которого он и стал. Крылатые слова о русской литературе
как «революции до революции» в еще большей мере относятся к идейным устремлениям передовой общественной мысли. По словам В.
И. Ленина, Россия выстрадала марксизм полувековой историей неслыханных мук и жертв, беззаветных исканий нравильпоп
революционной теории. II Белинскому принадлежит одно из ведущих мест в этом поиске, в этой борьбе за передовой общественный
идеал.
Сделанное Белинским для утверждения гуманистического содержания общественных, этических и эстетических идеалов русской
литературы сохраняет пепреходящее значепие. Мпогое определено им в судьбах русской литературы и в творчестве крупнейших
писателей. Все сделапное критиком проникнуто гуманистическим, освободительным пафосом.
________________________
* © «Художественная литература», 1976 г.
Слова Белинского «я — литератор» были по существу синонимом другого его жо утверждения: «я в мире борец». Он видел в
журнале трибуну
новых идей, формирующих обществсппое мнение. Недаром, оценивая Н. А. Полевого, он отметил: этот литератор «показал первый,
что литература — не игра в фанты, не детская забава, что искание истины есть ее главный предмет». «Искание истины» — слова,
которые могут быть девизом жизни Белинского. Поэтому особенно тяжело переживал он постоянные цензурные препоны. Временами
выдержки не хватало, и тогда вырывалось: «А черт ли в истине, если ее нельзя популяризировать и обнародовать»,— фраза, в
которой весь Белинский, его горячность, нетерпение и вера в истицу, которая нужна людям, задавленным самодержавием и
крепостничеством. И тут напрашивается необязательное с фактической стороны, но симптома-точное по духу сопоставление: на
одной немецкой литографии был изображен Прометей, прикованный к печатному станку, терзаемый орлом с прусской короной на
голове, — аллегория посвящена борьбе «Рейнской газеты»-с цензурой. В этой газете сотрудничал К. Маркс. Она была запрещена в
январе 1843 года. Трудно сказать, знал ли о литографии Белинский, но именно-к этому времени относятся его слова о себе
самом: «Я — Прометей в карикатуре».
Рожденному говорить правду приходнлось «сдерживать себя» и «прикидываться кошкой», хотя хотелось «лаять собакой». Но и при
всех жестких, ограничениях, несмотря на постоянные отмстпны красным цензорским карандашом, то, что было напечатано
Белинским, обнаруживало в каждой строке убежденного мыслителя-борца, пропагандиста передовых идей, страстного полемиста и
вдохновенного импровизатора. Он вкладывал себя целиком, без остатка в то, что делал, и потому сделанное несло
неизгладимую-печать его личности.
Друзья Белинского, и первый Станкевич, называли его неистовым Виссарионом, видя в нем человека увлекающегося, но
фанатически преданного идее. Воспоминания о критике воспроизводят памятные его современникам случаи, когда он, обычно тихий
человек, в пылу спора «преображался» и заставлял умолкать своего противника. Ему нужен был оппонент. И тогда обнаруживался
его дар оратора и трибуна. В споре его союзниками были только истина, русская литература и будущее родины.
С предельной прямотой и откровенностью раскрывался Белинский в письмах к друзьям; здесь он мог, по его собственным словам,
писать, порядочно лишь на основании своей натуры. И нельзя представить деятельность критика, его сложное развитие, быструю
смену взглядов, их взаимосталкивание, не понимая цельной его натуры. Белинский прошел стремительное идейное развитие от
идеализма к философскому материализму, от расплывчатых утопических представлений о народном благе к революционным идеям и
социализму. В его жизни не раз происходил» изменения в мировоззрении и совершалась решительная ломка прежних взглядов.
Противники и недоброжелатели пытались представить развитие Белинского в виде смены заимствованных им идей, заводивших его
из одного тупика в другой. Говорили о причудливой спутанности мировоззрения критика, о противоречивости его взглядов, о
несовместимости одних исходных принципов с другими, о переменчивости, неустойчивости суждений и оценок, о немотивированных
переходах и «перелетах» из крайности в крайность Все это объясняли незнанием иноязычных работ в оригинале, ясностоянством
импульсивной натуры.
В действительности же крайности во взглядах Велинского — внешние меты стремительного движения мысли, напряженных поисков
истины. Развитие Белинского — это ускоренное прохождение пути, проделанного европейским общественным сознанием. Причем его
мысль была обращена прежде всего и главным образом к русской действительности.
Мировоззрение Белинского — особый феномен. Аналогичного ему, пожалуй не найти пи в русской, ни в мировой литературе.
Многочисленные сопоставления русского критика с Прудоном, Сент-Бёвом или Ипполитом Тэном в целом несостоятельНы, потому что
никто из названных европейских деятелей И критиков не проходил в своем развитии такого трудпого пути. Для Белинского именно
борьба идей, их «выстраданность» значили бесконечно много. Но понимая этого, пельзя войти во внутреннюю логику его
взглядов, охватить подвижность, динамичность мировоззрения. Белинский был в буквальном смысле слова диалектической натурой,
предназначенной для поисков нового. Эти индивидуальные особенности его как нельзя лучше отвечали требованиям эпохи,
выражали и олицетворяли движеиие русской общественной мысли. Примечательно, что сам Белинский видит в «неподвижности»
признак бедности таланта, тогда как истинность и, следовательно, бессмертие усматривает он у «движущихся поэтов».
Мысль эта принципиальна в системе взглядов критика. Она направлена против «неподвижных мнении», мертвых догматов и
метафизических прописей. Движение — форма существования истины, и борьба за ео жизнь — ее вечное обновление.
Плодотворпы были страстные порывы критика, его полная самоотдача и его «инстинкт истины». Герцен пазывал его «фанатиком»,
«человеком якстремы» (крайностей) И тут же добавлял: «Но всегда открытый, сильный, энергичНьЙ». Ударение поставлено на
определении «открытый». Человек «экстремы», но открытый, обращенный к другим людям. Белинский возражает, спорит, не
соглашается, но признает право противной стороны «на уловление истины». И ошибались те, кто думал порой, что он упорствует
в крайностях. Убежденность его — неотделимая часть открытой и энергичной, «глубоко вникающей» натуры.
Говоря о своем временном «примирении» со славянофилами, которое нарушилось стихотворением Языкова «К ненашим», Герцен
отмечает, что для Белинского всегда была ясна невозможность примирения. Самому Герцену сначала это было далеко не ясно.
Еще в 1844 году он пенял Белинскому, что тот не замечает положительного в славянофильстве, «не умеет читать жизни
будущего века славяпского». И только затем, в «Былом и думах», Герцен признает правоту Белинского: «Он слал нам грозные
грамоты из Петербурга, отлучал нас, предавал анафеме и писал еще злее в «Отечественных записках». Наконец он торжественно
указал пальцем против «проказы» славянофильства и с упреком повторил: «Вот вам они!» Мы все понурили голову. Белинский был
прав!..»
«Его можно любить или ненавидеть, — констатировал Герцен в другом месте, — середины нет. Я истинно его люблю. Тип этой
породы — Робеспьер. Человек для них — ничего, убеждения — все».
На словах «человек... — ничего, убеждения — все» следует остановиться особо. Собственно говоря, это цитата из Белинского.
Он повторяет это-в письмах и Герцену и Боткину. Однако вскоре решительная поправка вводится в прежнее суждение. «Все
общественные основания нашего-времени требуют, — писал критик в начале 1841 года, — строжайшего пересмотра и коренной
перестройки... Пора освободиться личности человеческой». И в другом месте: «Да будет проклята всякая народность,
исключающая из себя человечность».
Возникает внутреннее столкновение приведенного выше тезиса и антитезиса, которое взывает к синтезу. Резкий до
односторонности критик стремился в конечном счете осознать и другую сторону предмета осмысления. И тогда за противоречиями
и непоследовательностью, за «перескоками» от тезиса к антитезису обнаруживается общее направление движения, процесс
кристаллизации многогранной истины, постижения самой действительности. Белинский писал: «...кантисты не хотели видеть
ничего-великого в Фихте, фихтеисты с ироническою улыбкою смотрели на Шеллинга, а шеллингисты в Гегеле видят пустой
призрак». Сам он ощущал потребность объективной научной логики в развитии философских идей. Но даже пребывание «в
крайности», «в односторонности» не проходило-бесследно, и подчас непрямой путь приводил критика, а вместе с ним и его
читателей, на вершину, с которой раскрывались далекие горизонты. Литературная деятельность была для Белинского средством
формирования общественного мнения, влияния на народное самосознание. В литературе он видел выражение духовных сил народа,
воплощение его геиия, его идеалов.
2
Виссарион Григорьевич БелиНский родился 30 мая (11 июня) 1811 года в Свеаборге в семье флотского лекаря. Ему пришлось
хлопотать всю-жизнь о признании за ним прав «дворянского достоинства», выслуженного-отцом. Необходимые бумаги приходят лишь
незадолго до смерти.
Жизненный путь Белинского — путь разночинца, мыслящего пролетария, провозвестника революционно-демократического этапа
русского-освободительного движения. Собственно говоря, его жизнь была непрекращающимся конфликтом с рутиной официальной
иерархии, с казенным патриотизмом, с реакционными взглядами.
Годы учения Белинского начинаются с Чембарского уездного училища (1822—1824 гг.), а затем продолжаются в Пензенской
гимназии (1825— 1828 гг.). Будущий критик учится в классе с Николаем Карыжиным, воспитаиником Н. А. Радищева, сына автора
«Путешествия из Петербурга в Москву».
В годы учения Белинский жадно читает Карамзина, Дмитриева, Сумарокова, Державина, Хераскова, Петрова, Крылова, знакомится с
текущей журналистикой. Белинский неоднократно будет вспоминать первое знакомство с поэзией Пушкина. Стихи поэта в тиши
уездного города слышались отовсюду, подобно «шуму волн» и «журчанию ручья», — сравнения, принадлежащие Белинскому, но в них
скрытые цитаты из «Ночи» и «Цыган».
Такие вкрапления постоянно встречаются в статьях и письмах критика. Стихи творца «Онегина» вместе со стихами Лермонтова и
Кольцова — поэтическая атмосфера, в которой он жил, думал, писал.
В Пепзе юноша сделался страстным театралом и оставался им до конца жизни. Одна из ранних статей критика посвящена игре
Каратыгина годы спустя — целых три месяца проведет он в путешествии-турне по югу России со знаменитым Щепкиным. Для его
бенефиса напишет пьесу «Пятидесятилетний дядюшка, или Странная болезнь». И, Наконец, чуть ли не последней написанной им
страницей будет некролог Мочалову, потрясшему его в роли Гамлета.
На сцене перед Белинским представал воочию мир искусства, а в нём весь мир». И не от театра ли пошло удивительно
конкретное восприятие критиком прочитанного? Впервые познакомившись вместе с пензенским своим учителем М. М. Поповым со
сценой «Корчма на литовской границе» из «Бориса Годупова», Белинский, уронив книгу, закричал: «Да это живые; я видел, я
вижу, как он бросился в окно!»
Попав в Москву — город, разжалованный Петром I из царских столиц и произведенный, по словам Герцена, нашествием Наполеона в
столицу народа русского, восемнадцатилетннй Белинский знакомится с театрами, библиотеками и музеями. В частности, он
смотрит в Большом театре «Разбойников» Шиллера с несравненным Мочаловым в роли Карла Моора.
Белипский сдал вступительпые экзамены н был принят на словесное отделеппе Московского университета. Пребывание в
университете (1829— 1832 гг.) стало для него целой эпохой.
Первые шаги на жизненном поприще всегда показательны. У Белинского сразу проявилось одно из удивительнейших качеств: почти
мгновенная реакция на происходящее, умение схватывать и перерабатывать главное. Не прошли для него бесследно ни лекции М.
Г. Павлова, прививавшего интерес к философским вопросам, ни А. Ф. Мерзлякова, читавшего курс красноречия и поэзии. Всеобщий
энтузиазм вызывали в то время блестящие лекции молодого профессора Н. И. Надеждина. Позднее, уже после пребывания
Белинского в университете, он знакомится с курсом лекций теоретика и историка литературы С. П. Шевырева, только что
вернувшегося из Италии.
Несомненное и, пожалуй, еще более заметное воздействие на Белинского оказала текущая литература и журпалистика начала 30-х
годов (деятельность Н. Полевого, Н. Надеждина и, конечно, Пушкина — публициста и критика).
Много значила для него и общая атмосфера студенческого содружества. На словесном отделении учились Лермоптов, Стапкевич,
Огарев, Гер-Пеп, Красов. Зачисленный на казенный кошт Белинский живет в университетском общежитии в комнате под
«одиннадцатым пумером». Здесь собираются студенты. В этом своеобразном дискуссионном клубе спорят о классицизме и
романтизме, обсуждают переведенную М. Б. Чистяковым «Теорию изящных искусств» К.Ф. Бахмана, по очереди читают собственные
литературные опыты.
Белинский — постоянный участник литературных обсуждений, театральных вечеров. В 1831 году он ознакомил слушателей
литературныхчтений со своей антикрепостнической по духу и романтической по характеру драмой «Дмитрий Калинин». Юношеская пьеса — своеобразный пролог дальнейшей его литературной деятельности.
Нетрудно представить впечатление от драмы, наиисанной «со всем жаром сердца» и «пламенной любовью к истине» и повествующей
о «крепостнической тирании», когда она легла на стол цепзоров — профессоров университета, не оправившихся от потрясений,
вызванных все еще памятной отправкой в солдаты студента Полежаева (за антисамодержавные выпады в поэме «Сашка») и совсем
недавней расправой с Н. П. Сунгуровым, организовавшим революционный кружок студентов. Рассмотрение последнего дела
тянулось как раз в годы учения Белинского. Сунгуров, а также студенты Я. Н. Костенецкий (знакомый Станкевича, Герцена и
Огарева), Ю. П. Кольрейф, П. А. Антонович, Ф. П. Гуров и др. были признаны виновными в «расположении ума, готового
прилепиться к мнениям, противным государственному порядку».
Сочинение Белинского признается «возмутительным», направленным против крепостного права, религии и нравственности.
Литературный опыт Белинского, свидетельствовавший красноречиво о расположении его ума, мог кончиться для автора очень
плохо. Однако, опасаясь снова привлечь к себе неблагосклонное внимание верховной власти, университетское начальство замяло
скандал. Опасный вольнодумец был оставлен на замечании. Нужен был подходящий случай. И на следующий год,
после-продолжительной болезни Белинского, последовало его отчисление из университета «за малоуспешностью и по слабости
здоровья».
Для Белинского пачинается деятельность литератора-труженика, поденный журнальный заработок, корректурные работы,
библиография,, переводы с французского. Все это становится возможным благодаря личному знакомству в начало 1833 года с Н.
И. Надеждиным, редактором журнала «Телескоп» и газеты (приложения к этому журналу) «Молва». Вскоре Белинский занимает
ведущее положение в надеждинском журнале.
<<<
