Cтарый 4емоданРЫБАЧЬЕ ГОРЕ (Русская идиллия) Младший рыбак. Товарищ, что так приуныл? здоров ли, любезный? Здорова ль жена твоя, малые дети? Старший рыбак. Спасибо, Мой друг, за участье твое, за приветное слово. Здоров я, по милости божьей, с моею семьею. Вчера лишь такая досада случилась со мною. Что, кажется, ввек не забыть... Младший. Расскажи поскорее: Сперва подосадуем вместе, а после забудем. Старший. Вчера поутру, лишь на небе брезжиться стало, Со всем рыболовным снарядом я был на плотине: Три уды, мешок со пшеницей, и ящик с червями, И хлеба краюха, и раков линючих десяток (По грошу за них заплатил деревенским мальчишкам)* В запасе и крючья, и лесы, и грузилы были. Сачок для язей (за грехи мои взял у соседа). * Раки, линяя, т. е. переменяя свою кожу, прячутся в норы, и доставать их бывает очень трудно, а рыба особенно любит их. Туман словно дым волновался!., в воде по колени, Разлив перешед, кое-как пробрался я на стрелку* Прикормку сейчас набросал и все уды закинул, Одну на линючего рака, другую на мякиш, А третью на белого угря с простыми червями. Сам трубку набил, закурил и присел на дощечке. Туманная сырость меня до костей пронимала, А только к заре, наклонясь, наплавки было видно. Люблю я, товарищ, рассвета часы золотые! Не знаю, с чего то, а утро на праздник похоже! Заря загорелась; струей ветерок перелетный (Всегда перед солнечным всходом он с неба слетает) Туман и камыш взволновал и рябью подернул Дымящиясь воды... и шум небольшой будто шепот Кругом пробежал и затих, и следов не бывало; Лишь изредка крупная рыба плеснется, как плаха**, И круг, расширяясь, с водой неприметно сольется. Ну, так мне, товарищ, и грустно и весело стало!.. Сильнее из трубки я дым выпускал, и мешаясь С туманом седым — улетал он на воздух, И думы одна за другой в голове пробегали, Да слов не найду рассказать, а много их было. Ну, вот наступило и время для рыбьего клёву: Прикормку почуя, и сверху и снизу тронулись Язи, головли, и лини, и плотва краснопёрка, И окунь, всегда ненасытный, и лещ простоватый; По дну пузыри выпуская, забулькали воду, И сердце, как варом облито, забилось... Чуть дух Переводил потихоньку, и с трубкой рука опускалась. Склонив к наплавкам неподвижные, жадные взоры, Я ждал поминутно, что хватит и ко дну утащит,— Напрасно: то тот, то другой наплавок пошевелит, И только. Ты знаешь, что я терпелив и не скучлив: Все удочки вынул, одна за другой, и насадку Оправил, закинул — и трубку забытую снова Курю и счастливого часу опять дожидаюсь. Все то же: шалили язи, а не брали, как должно. Манила надежда не раз, а все попустому: Не то же ли с нами, товарищ, бывает и в жизни? *Стрелка — место, не залитое водою. **Плаха — пластина. Техническое выражение у рыбаков. Младший. Конечно; кто прожил свой век, не бывши обманут? Дивлюся, однако, всегда твоему я терпенью! Ты смейся как хочешь, а удить плотву веселее. Старший. Дружок, без терпенья язя никогда не достанешь. Таскать же плотичек, как ты, по-моему, скучно.— Уж солнце высоко взошло, а нету талана. На белого угря которая уда ходила. Три раза ее повело и подернуло шибко; Тихохонько уду я вынул — червя постащило; Червяк был велик, заглотать, знать, не может — подумал, И выбрал поменьше, его насадил и закинул: Руки не успел отделить, как вдруг утащило На дно наплавок... подсекаю ', и что же? головлик, Хотя небольшой, но все не плотичка, все лучше. А! а! я подумал, так это все вы здесь шалите. Вот я вас ужо... и уду большую отбросил, А среднюю взял, червячка насадил молодого. Закинув, держу удилйще в руке, и, конечно. Кусок и до дна не дошел — наплавок повернуло И тихо в камыш повезло... Подсекаю легонько- Ужасная тяга, как будто задел за корягу... В кольцо удилище... вскочил я, и сердце взыграло; Попался, мой милый, кричу, и все уды отдернул; Веду потихохоньку около стрелки налево. На чистое место, а рыба большущая, слышу, Идет тяжело, как будто в воде упираясь; Едва половина лесы показалась, и мигом, Как молонья, прянула вверх аршинная рыба... Какая ж, не мог разглядеть, задрожали и руки, И свету не взвидел от страха, что с рыбой не слажу: Крючок небольшой и леса только в шесть волосочков! Водить я ее и туда и сюда .. присмирела. Гляжу, разглядел, наконец: головлина ужасный! Такого еще никогда не видал и даже не слышал. Дрожащей рукою хватаю сачок—не годится: _______________________ *Подсекать — вдруг дернуть уду. И мал, и без зыби совсем*. захватить невозможно. И только я стал подводить, а головль мой стрелою Махнет из воды... и сачок я отбросил проклятый. Повел головля вверх реки, хоть до первой заводки**, На мелкой воде не удастся ль схватить мне рукою (Ты знаешь, в подпруде река наравне со краями); Лишь к берегу стал подводить... небесная сила!.. Головль сам собою на берег взмахнул будто птица! Обробел я пуще, и чем бы схватить поскорее Руками иль пасть на него — обезумел я, грешный, Забыл стариков запрещенье, схватил я за лесу... Леса порвалася, головль перметнулся — ив воду! А я?., я стою, будто в камень меня обернуло. За кончик оборванной лесы держуся руками, Глаза устремив неподвижно на мокрое место, На берег зеленый, головль где лежал серебристый... И долго б стоял недвижим я, как в воду опущен. Когда бы головль мой, почувствуя острое жало, Пронзившее губу, желая его свободиться, Саженей десяток отплыв, наверх не взметнулся. Пришел я в себя, и досада меня обуяла, И в бешенстве все побросав: припасы и уды, Ушел я домой — и с тех пор со двора ни ногою. Стыжуся глаза показать; для чего мне и счастье. Когда совладеть не умел я с такою добычей? Не в добрый, знать, час я пошел, иль от встречи зловещей Нашло на меня небывалое прежде затменье. Как будто бы я не таскал и на тонкие лесы Огромных язей, а бойчее их нету и рыбы! Поверишь, товарищ, с досады от хлеба отстал я И сна по ночам не имею. Младший. Товарищ любезный, Забудь ты свою неудачу; и с кем не бывало Ошибки, невзгодья, на ловле недоброго часу? Пойдем-ка со мною — и время теперь золотое; ___________________ *Сачок без зыби — «ели сетка, к нему пришитая, коротка. Не зыблется — как мешок. **Заводка — узкий залив воды. Ведь после грозы и ненастья вся рыба гуляет И жадно клюет; пойдем, попытаем-ка счастье. Товарищ, ты старше меня, и разумные речи Слыхал от тебя я не раз — куда ж они делись? Не ты ль говорил мне всегда: после дождичка вёдро, А после несчастья бывает сугубое счастье? Старший. Все так, но на счастье худое пенять мне не можно, А должно винить мне себя за свое нетерпенье, За жадность, горячность, еще же за глупую робость. Младший. Товарищ, не ты ль говорил — не нажить нам ума Без потерь, неудач, без нужды и без разных печалей? Не ты ль говорил, что терпенье в успехе порука? Что радость без горя была б человеку не в радость? Старший. Конечно, правдивы слова: спасибо, любезный! Меня оживил ты своей добродушною речью; Ах, добрый товарищ всего нам на свете дороже, Печаль с ним покажется легче, а радость милее! 1824. ПОСЛАНИЕ В ДЕРЕВНЮ (к А. Т. Аксакову) Весна, весна! ты прелесть гола, Но не в столичной тесноте. Весна на Деме*, где природа В первообразной чистоте Гордится девственной красою! Где темные шумят леса, Где воды кажут небеса, Где блещет черной полосою Под плугом тучная земля, Цветут роскошные поля! О подмосковной я природе В досаде слушать не могу!.. Засохлой рощей в огороде, Гусиной травкой на лугу, Загнившей лужи испареньем Доволен бедный здесь народ! И — зажимая нос и рот — Он хвалит воздух с восхищеньем... Нет, нет!.. Не там моя весна, Где топь, песок или сосна! В наш дикий край лечу душою: В простор степей, во мрак лесов, *Д е м а — река в Оренбургской губернии, около которой места живописные и самые привольные для житья. Где опоясаны дугою Башкирских шумных кочьёвьев, С их бесконечными стадами — Озера светлые стоят Где в их кристалл с холмов глядят Собравшись кони табунами... Или где катится Урал Под тению Рифейских скал! Обильный край, благословенный! Хранилище земных богатств! Не вечно будешь ты, забвенный. Служить для пастырей и паств! И люди набегут толпами, Твое приволье полюбя... И не узнаешь ты себя Под их нечистыми руками!.. Сомнут луга, порубят лес. Взмутят и воды — лик небес! И горы соляных кристаллов По туалукам твоим найдут**; И руды дорогих металлов Из недр глубоких извлекут; И тук земли неистощенной Всосут чужие семена; Чужие снимут племена Их плод, сторицей возвращенный; И в глубь лесов, и в даль степей Разгонят дорогих зверей! Лечу в мой дом, соломой крытый. Простой, как я в желаньях прост; Куда, породой знаменитый, Скучать не придет скучный гость. Где с беззаботною душою, Свободный света от оков . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . _________________________ *Кандра и Каратабынь — прелестные большие и необыкновенно прозрачные озера. **Туалук — соленый ключ. Живал я с милою семьею; Где я беспечно каждый день Блажил мою богиню — лень! Ах! если б долга исполненьем Судьба мне не сковала рук — Не стал бы вечным принужденьем Мрачить и труд мой и досуг. Мне дико всякое исканье. Не знал я за себя просить. Противу сердца говорить. Томить души моей желанье... Противны мне брега Невы, Да и развалины Москвы! К тебе, о друг и брат мой милый. Товарищ в склонностях моих. Которому, как мне, постылы Столицы с блеском, с шумом их, К тебе лечу воображеньем: С тобой сижу, с тобой иду — Стреляю, ужу на пруду. Но не делюсь моим волненьем Ни с кем!., и спорю о стихах Да о горячке в головах. Май, 1830. Москва. СТАНСЫ К Александру Александровичу Кавелину, написанные вследствие его письма, в котором он, сожалея о моей отставке, говорит, что хотя я искусно притворяюсь, но в душе не спокоен и что как ни верти, а такая отставка пятно. Поверь, во мне достанет сил Перенести царя неправость, А возбуждать людскую жалость Я не люблю — и не любил. Спокоен я в душе моей, К тому не надобно искусства; Довольно внутреннего чувства, Сознанья совести моей. Моих поступков правоты Не запятнает власть земная, И честь моя, хоругвь святая. Сияет блеском чистоты! Не ангел царь, а человек. Я не ропщу. Безумен ропот. Я презираю низкий шепот; Как был, таким останусь ввек. Но подлые мои враги Уж не сотрут клейма презренья, Клейма общественного мненья Со лба наемного слуги. 1832 г. Апрель. Москва. К ГРИШЕ Ну, рыбак мой, шевелися Поскорее, поскорей И наудить торопися Огольцов и пескарей! Там с приветными волнами Ждет тебя широкий пруд; Под зелеными кустами Начинай веселый труд! Богородское. 1832 г. * * * Поверьте, больше нет мученья, Как подмосковную сыскать; Досады, скуки и терпенья Тут много надо испытать. Здесь садик есть, да мало тени; Там сад большой, да нет воды; Прудишка — лужа по колени, Дом не годится никуды. Там есть и рощи для гулянья. Да нет усадьбы никакой; Здесь дом хорош, да нет купанья, Воды ни капли ключевой. Там развалилось все строенье, А здесь недавно выпал скот; Красиво местоположенье, Да Костя кочкой назовет. Там хорошо живут крестьяне, Зато дворовых целый полк; Там лес весь вырублен заране — Какой же будет в этом толк? Там мужики не знают пашни, А здесь земля нехороша. Там есть весь обиход домашний. Да нет доходу ни гроша. Там есть и летние светлицы. Фруктовый сад и огород. Оранжереи и теплицы. Да только вымер весь народ. Там есть именье без изъяна. Уж нет помехи ни одной, Все хорошо в нем для кармана. Да — нету рыбы никакой! 1843 г. Август. * * * «Сплывайтеся тихо На лов мотылей!»— Так царевна Ершиха Скликала ершей. 1843. * * * Вот, наконец, за все терпенье Судьба вознаградила нас: Мы, наконец, нашли именье По вкусу нашему, как раз. Прекрасно местоположенье, Г ора над быстрою рекой, Заслонено от глаз селенье Зеленой рощею густой. Там есть и парк, и пропасть тени, И всякой множество воды; Там пруд — не лужа по колени, И дом годится хоть куды. Вокруг чудесное гулянье. Родник с водою ключевой, В пруде, в реке — везде купанье, И на горе и под горой. Не бедно там живут крестьяне; Дворовых только три души; Лесок хоть вырублен заране — Остались рощи хороши. Там вечно мужики на пашне, На Воре нет совсем воров, Там есть весь обиход домашний И белых множество грибов. Разнообразная природа. Уединенный уголок! Конечно, много нет дохода. Да здесь не о доходах толк Зато там уженье привольно Язей, плотвы и окуней, И раков водится довольно. Налимов, щук и головлей. Москва. 1844. К МАРИХЕН Ты в Москве перводержавной Увидала божий свет И жила в столице славной До четырнадцати лет. В первый раз ты поздравленье (Сам я вижу, как во сне) Получаешь с днем рожденья В деревенской тишине. Завсегда мы были чужды Шуму жизни городской. Без богатства и без нужды Жили мы своей семьей. Будет нам еще привольней В сельской мирной простоте И приятней и покойней, Позабыв о суете. Хоть сурово время года Поздней осени порой, Хороша зато погода У тебя в семье родной. Радонежье. 4 октября. * * * Рыбак, рыбак, суров твой рок; Ты ждал зари нетерпеливо, И только забелел восток, Вскочил ты с ложа торопливо. Темны, туманны небеса, Как ситом сеет дождь ненастный, Качает ветер вкруг леса — Ложись опять, рыбак несчастный. ПОСЛАНИЕ К М. А. ДМИТРИЕВУ Обещал писать стихами...* Да и жизни уж не рад; Мне ли мерными шагами Рифмы выводить в парад? Стих мой сердца выраженье. Страсти крик и вопль души... В нем тревоги и волненье — И стихи нехороши. Стары мы с тобой и хворы И сидим в своих углах; Поведем же разговоры На письме, не на словах! Хороша бывает старость. Так что юности не жаль: В ней тиха, спокойна радость, И спокойна в ней печаль. Сил душевных и телесных Благозвучен общий строй... Много в ней отрад, безвестных Даже юности самой! Но не мне такая доля Ни болезни, ни года, Ни житейская неволя, Ни громовая беда Охладить натуры страстной Не могли до этих пор, ________________ * Дмитриев писал ко мне три раза стихи, и я обещал. И наружностию ясной Не блестит спокойный взор! Дух попрежнему тревожен. Нет сердечной тишины, Мир душевный невозможен Посреди мирской волны! И в себе уж я не волен. То сержуся я, то болен. То собою недоволен. То бросаюсь на других, На чужих и на своих! Раздражительно мятежен В слабом теле стал мой дух, И болезненно так нежен Изощренный сердца слух. И в мгновениях спокойных Вижу ясно, хоть не рад, Сил телесных и духовных Отвратительный разлад. Есть, однако, примиритель Вечно юный и живой. Чудотворец и целитель,— Ухожу к нему порой. Ухожу я в мир природы, Мир спокойствия, свободы, В царство рыб и куликов, На свои родные воды. На простор степных лугов, В тень прохладную лесов И — в свои младые годы! Март. 1851 I. Мискаа. ПЛАЧ ДУХА БЕРЕЗЫ Тридцать лет красой поляны На опушке я жила; Шли дожди, вились туманы, Влагу я из них пила. В дни засухи — тень отрадну Я бросала от ветвей, Освежала землю жадну. Защищала от лучей. Все прошло! Не гром небесный Разразился надо мной, А топор в руке безвестной Подрубил ствол белый мой. И, старик неутомимый. За грибами ты пойдешь. Но березы столь любимой Ты на месте не найдешь. Поперек твоей тропинки Свежий труп ее лежит И, творя себе поминки, Тихо ветвями шумит. Обойдешь ты стороною Безобразный мой пенек, С огорченною душою На безвременный мой рок, На судьбу мою столь строгу. И за что ж она казнит?— На Хотьковскую дорогу Вам понадобился вид. 6 июля 1853. Абрамцево. ШЕСТИЛЕТНЕЙ ОЛЕ Рано дед проснулся, Крякнул, потянулся, Давши мыслям волю. Вспомнил внучку Олю. Семь часов пробило; Затопили печку, Темно очень было, И зажег он свечку. И дедушка хилый К внучке своей милой Пишет поздравленье С днем ее рожденья. Пишет понемногу, Часто отдыхая. Сам молится богу, Олю вспоминая: «Дай бог, чтобы снова Оленька была Весела, здорова — Как всегда мила; Чтоб была забавой Матери с отцом — Кротким, тихим нравом, Сердцем и умом!» Если бог даст силы, Ровно через год Оле, внучке милой, Дедушка пришлет Книжку небольшую И расскажет в ней: Про весну младую. Про цветы полей. Про малюток птичек, Про гнездо яичек. Бабочек красивых. Мотыльков игривых. Про лесного Мишку, Про грибочек белый — И читать день целый Станет Оля книжку. Дедушка Сергей Аксаков. 21 декабря 1854 года. 31 ОКТЯБРЯ 1856 ГОДА Прощай, мой тихий сельский дом! Тебя бежит твой летний житель. Уж снегом занесло кругом Мою пустынную обитель; Пруды замерзли, и слегка Ледком подернулась река. Довольно спорил я с природой, Боролся с снегом, с непогодой. Бродя по берегам реки, Бросая вглубь ее крючки. Метель вокруг меня кипела. Вода и стыла и густела; А я, на мерзнувших червей, Я удил сонных окуней. Прощай, мое уединенье! Благодарю за наслажденье Природой бедною твоей. За карасей, за пескарей. За те отрадные мгновенья. Когда прошедшего виденья Вставали тихо предо мной С своею прелестью живой. 17 ОКТЯБРЯ (А. Н. Майкову) Опять дожди, опять туманы, И листопад, и голый лес, И потемневшие поляны, И низкий, серый свод небес. Опять осенняя погода! И, мягкой влажности полна, Мне сердце веселит она: Люблю я это время года. Люблю я звонкий свист синицы, Скрып снегирей в моих кустах, И белые гусей станицы На изумрудных озимях. Люблю я, зонтиком прикрытый, В речном изгибе, под кустом. Сидеть от ветра под защитой, Согретый теплым зипуном — Сидеть и ждать с терпеньем страстным. Закинув удочки мои В зеленоватые струи, Вглубь Вори* тихой и неясной. Глаз не спускаю с наплавка. Хоть он лежит без измененья; Но вдруг — чуть видное движенье, И вздрогнет сердце рыбака! И вот он, окунь благородный, Прельстясь огромным червяком. Подплыл отважно и свободно, С разинутым, широким ртом И, проглотив насадку смело, ____________ *Название речки. Все поволок на дно реки... Здесь рыбаку настало дело, И я, движением руки, Проворно рыбу подсекаю, Влеку из глубины речной И на берег ее бросаю, Далеко за моей спиной. Но окуни у нас не диво! Люблю ершей осенний клев: Берут они не вдруг, не живо, Но я без скуки ждать готов. Трясется наплавок... терпенье! Идут кружочки... пустяки! Пусть погрузит! Мне наслажденье Ерша тащить со дна реки: Весь растопыренный, сердитый, Упорно лезет из воды, Густою слизью ерш покрытый, Поднявши иглы для защиты,— Но нет спасенья от беды! Теперь не то. Внезапной хвори Я жертвой стал. Что значим мы? Гляжу на берега я Вори В окно, как пленник из тюрьмы. Прошло и теплое ненастье. Сковал мороз поверхность вод, И грустно мне. Мое участье Уже Москва к себе зовет. Опять прости, уединенье! Бесплоден летний был досуг, И недоступно вдохновенье. Я не ропщу: я враг докук. Прощайте, горы и овраги. Воды и леса красота. Прощайте ж вы, мои «коряги»*, Мои «ершовые места!» 1857 С. Абрамцево. __________ *Название места, где берет крупная рыба.
