Cтарый 4емодан
5
В те годы Радищев жил на Грязной улице (ныне улица Марата), в собственном доме. Здесь же была устроена и маленькая типография. Вместе с друзьями своими, сослуживцами по таможне, он трудился над печатанием последнего и главного своего детища — «Путешествия из Петербурга в Москву», К маю 1790 года книга была готова. Отпечатали почти 650 экземпляров. «Письмо другу» — первенец типографии — было уже пущено в продажу и прошло спокойно. Ранее напечатанное в академической типографии «Житие Ушакова» вызвало переполох в столице. Лейпцигский друг Радищева' Кутузов, с которым он в эту пору уже совсем почти разошелся, оставил нам свидетельство того, как дворянские круги встретили эту книгу. В «Житие Ушакова», — пишет он, — автор «изъяснялся живо и свободно, со смело-стию, на которую во многих землях смотрят, как будто бы на странную метеору. .. Книга наделала много шуму. Начали кричать: «Какая дерзость, позволительно ли говорить так!» и проч. и проч. Но как свыше молчали, то и внизу все умолкло. Нашлись и беспристрастные люди, отдававшие справедливость сочинителю». На этих-то «беспристрастных» и рассчитывал Радищев, желая сделать из н ;х «зрителей без очков», презирая всей душой «громко кричавших». Как-то встретят теперь его «Путешествие»? Шум, явно, будет еще больше — здесь он замахнулся на русское самодержавие, самой Екатерине грозил плахою. Очевидно, что ни правительство, ни Екатерина, прочтя книгу, не будут молчать. Значит? Надо было ждать всего.
Первые 25 экземпляров книги Радищев вручил знакомому книгопродавцу Зотову. Через несколько дней в Гостином дворе в лавке JV? 14 по Суконной линии начало продаваться «Путеи1ествие из Петербурга в Москву». Несколько книг он разослал знакомым и друзьям. Среди других «Путешествие» получил Державин. К концу месяца первая партия книг, переданных Зотову, была распродана. По городу пошел слух, что в Гостином дворе продается какое-то сочинение, в котором царям грозят плахою.
Слух о книге дошел до Екатерины. Чьи-то услужливые руки положили «Путешествие» на стол императрицы. Прочитав его, Екатерина пришла в величайшую ярость. Ее статс-секретарь Храповицкий записал в своем дневнике: «Говорено было с жаром и чувствительностью о книге «Путешествие из Петербурга в Москву». Открывается подозрение на Радищева. Сказать изволила, что сочинитель бунтовщик, хуже Пугачева». Немедленно был дан приказ сыскать сочинителя.
26 июня был арестован книгопродавец Зотов. Наступал черед Радищева. 30 июня в 9 часов утра к нему прибыл подполковник Го-ремыкин с ордером на арест. Он был передан в руки начальнику тайной ее императорского величества канцелярии Шсшковскому, прозванному в обществе за жестокость «кнутобойцем». Прямо из дома Радищева увезли в Петропавловскую крепость.
А тем временем Екатерина продолжала читать и перечитывать ненавистное «Путешествие», испещряя его своими заметками и вопросами. Следствие по делу о сочинителе «пагубной» книги она вела сама.
От Радищева добивались сведений о сообщниках, подозревая его в организации заговора. Задавались вопросы: почему написал книгу, зачем грозил царю, отчего надежду полагал на бунт от мужиков. Он категорически отрицал наличие сообщников, уверял, что действовал одиноко, никого не выдавал и всю вину брал на себя.
Не добившись признания и не сломив духа мятежника «хуже Пугачева», Екатерина повелела судить его, указав, что ожидает от судей «справедливого приговора» — смертной казни. Угодливые чиновники из Уголовной палаты поспешно вынесли требуемый приговор. Екатерина решила наказать «возмутителя» со всей жестокостью, чтобы это было примером для других.
Радищев ожидал приговора. Потребовав бумаги, он написал завещание, последнее наставление «возлюбленным своим», начав его роковым словом «Свсршилося!» И опять беспримерная твердость духа в каждом слове этого «Завещания».
26 июля 1790 года Сенат утвердил приговор Уголовной палаты. Дело Радищева было передано Екатерине на утверждение. Екатерина решает не раздражать оппозицию и, проявив демонстративный либерализм, издает 4 сентября именной указ Сенату о замене Радищеву смертной казни ссылкой в Илимск. Расчет был прост: помилов'анный Радищев, сосланный в далекую Сибирь «на безысходное десятилетнеепребывание», вряд ли бы остался жить. Закованный в кандалы, одетый «в гнусную нагольную шубу», Радищев отправился по этапу. Предстояло пройти 6 788 верст.
Столицу Радищев покидал с чувством исполненного долга. На пути в Илимск, исполненный твердости духа, он сочинил стихи, которые должны были дать знать его друзьям, изменился ли он после тягчайшего испытания.
Ты хочешь апать, кто я? что я? куда я еду? Я тот же, что и был и буду весь мой век: Не скот, не дерево, не раб, но человек! Дорогу проложить, где не бывало следу, Для борзых смельчаков и в прозе и в стихах, Чувствительным сердцам и истине я в страх В острог Илимский еду.
Так исполнил он обещание, данное Ушакову: «имея правила», он бестрепетно ожидал смерти, а теперь, «твердый в мыслях», ехал в ссылку, исполненный желания продолжать свою деятельность. Короткие стихи раскрывали исторический смысл и практическую необходимость его подвига во имя вольности народа.
Замысел Екатерины — дальностью и тяжестью пути в Сибирь убить Радищева — не осуществился. И здесь большую роль сыграла помощь влиятельного вельможи — графа А. Воронцова, глубоко уважавшего и ценившего Радищева. Он добился от Екатерины приказа снять кандалы с Радищева, а затем, на всем протяжении пути и во время пребывания в Илимске, много и сердечно помогал Радищеву. Благодаря этому жизнь в ссылке оказалась сносной.
В понимании Радищева жить — значило действовать, работать. Вне деятельности он не мог существовать. Живя в ссылке, он ищет и находит способы и пути многообразной деятельности. Прежде всего, связанный с Воронцовым, благодарный за его помощь, он выполняет для него целый ряд важнейших государственных поручений. Он изучает Сибирь, ее промыслы, экономику, быт крестьян, сочиняет для Воронцова два специальных трактата «Сокращенное повествование о приобретении Сибири» и «Письмо о китайском торге». В письмах Воронцову он сообщает множество ценных наблюдений над хозяйственным укладом сибирских крестьян, дает советы по поводу административного управления Сибири, проявляет интерес к Северу и собирается предпринять экспедицию по Северному морскому пути вдоль берегов Сибири, веруя, что этот путь принесет возрождение краю.
Но этим Радищев не мог удовлетвориться. Как в Петербурге служба была не главным занятием, так и здесь выполнение поручений Воронцова — лишь исполнение долга. Решающим для Радищева была общественная деятельность. И пребывая в Илнмскс, насильно изъятый из русского общества, подвергшийся преследованиям и гонениям, он ищет средств для возвращения к прерванной деятельности. Никогда не смирявшийся, он и здесь начинает единоборство с «самовластительным злодеем». В судебном определении Сената специально были приняты меры для пресечения его литературной работы: «заклепав в кандалы, — писалось там, — сослать на каторжную работу, но не в Кронштадт, куда... преступников отсылать повелено, а в Нерчинск, для того, дабы таковым его удалением отъять у него способ к подобным сему предприятиям». В ответ на это Радищев немедленно, через 11 дней по приезде в Илимск, садится за свою новую большую не только философскую, но и общественно-политическую работу, которую назвал: «О человеке, о его смертности и бессмертии».
Политический смысл этого сочинения в том, что Радищев, несмотря на полную изоляцию, решает существенные вопросы русской общественной мысли. Это было продолжением прежней деятельности. Как «Путешествие» способствовало изживанию политических иллюзий у передовых деятелей русского просвещения, так сочинение «О человеке, о его смертности и бессмертии» подводило итог философским спорам 80-х годов, помогало формированию новой морали, открывавшей перед человеком путь общественно-активной гражданской деятельности на благо угнетенного народа.
В 70-х годах Новиков одним из первых принялся за разработку теории нравственности, связывая ее с учением о бессмертии души. Ожбессмертии Новиков многократно пишет в своих статьях, о бессмертии говорится во многих художественных произведениях его журнала «Утренний свет».
Чем вызван этот интерес Новикова к бессмертию души? Больше того, почему, начиная с «Утреннего света», эта проблема станет в центре идейно-философской жизни русского общества в восьмидесятые годы? Наконец, отчего Радищев, начиная с «Дневника одной недели», будет беспрестанно возвращаться к этому вопросу, а сразу же по прибытии в Илимскую ссылку приступит к написанию специального капитального сочинения на эту тему?
Ответа на вопрос следует искать в особенностях русского .общественного движения этого периода. Перед русским просвещением, отражавшим настроения угнетенных масс, ходом истории была поставлена задача создания такой нравственности, которая помогала бы практическому воспитанию русских людей в духе ненависти к деспотизму, самодержавству, рабовладению, помещичьему своекорыстию и социальному паразитизму. Такова была общая задача, но решалась она у различных деятелей просвещения с различных политических позиций. Новиков, действовавший в рамках дворянского просвещения, воспитывал «человеков», патриотов, людей, одушевленных идеей гражданских добродетелей, бескорыстного служения своим согражданам. Радищев, отстаивавший интересы крепостных, воспитывал революционеров. Таким образом, если различны были цели воспитания, то общей у русского просвещения была задача создания такой этической теории, которая бы, идейно воспитывая человека, научала вмешиваться в жизнь, видеть истинное счастье в общеполезной деятельности, «взирать прямо на окружающие предметы» и в конечном счете повышала бы его общественную активность, направленную на борьбу с рабством.
Создание новой этики означало объявление войны господствующей религиозно-христианской морали. В основе религии, как известно, лежат два догмата — признание бытия бога-миротворителя и бессмертия души. Но эта религиозная мораль, с помощью церкви, была подчинена интересам господствующего дворянского класса и монархии. При этом именно бессмертие души оказывалось могучим оружием в руках власти, при помощи которого народы держались в повиновении.
Религиозный догмат о бессмертии души как загробном существовании разоружал народ; одурачивая, он приучал к покорности, к пренебрежению интересами земной жизни.
Новиков первым в русском обществе выступил с развернутым учением о бессмертии как двигателе новой нравственности. Это учение было направлено против официальной религиозной доктрины — в этом глубоко общественный характер разработки проблемы бессмертия, нашедшей свое место на страницах «Утреннего света» и «Московского издания».
«Сие чувствование, что душа наша бессмертна, — писал Новиков, — есть надежнейшее правило всех наших благородных, великих и человеческому обществу полезных деяний, без которого правила все человеческие дела были бы малы, низки и подлы. Сие уверение истребляет порок, возвышает и питает добродетель в самых опаснейших обстоятельствах». * Как видим, Новиков далек от церковно-хр* стианского догмата бессмертия души как загробного существования. Его идея бессмертия — земная, мирская по своему духу.
Бессмертие нужно Новикову для того, чтобы повысить общественную активность человека, воспитать в нем убеждение, что только в деятельной жизни на благо общества и «делании добра», в отдаче сил на общую пользу люди становятся «человеками», постигают свое «величество», обретают счастье: «Удостоверенный человек о вечной
* „Утренний свет", ч. IX, стр. 210.
жизни и совершенном блаженстве, яко о награждении за добро, в состоянии произвесть великие дела».
Новиков понимал, что теоретически доказать бессмертие разуму, принимающему истины, полученные только из опыта, — невозможно Но, по его мнению, возможно заставить человека поверить в бес смертие, обратя его внимание на практическую сторону вопроса.
Поэтому пропагандировавшаяся «Утренним светом» идея бессмертия лишена теоретических доказательств — и в этом ее сила. Она сведена вся к практическим задачам: Новиков явно идет на сделку с разумом. Он доказывает, какие практические результаты в распространении нравственности, в воспитании общества в духе гражданской добродетели принесет «уверение» в личном бессмертии, вера в возможность сделать вечным имя в потомстве благородными и человеческому обществу полезными делами. Так, сняв вопрос о возможности теоретического доказательства бессмертия, Новиков утверждает право на внесение идеи бессмертия в свое этическое учение на уело, вии веры. Эта вера в бессмертие, это допущение его оправдываются Новиковым теми выгодами, какие оно приносит и каждому человеку в отдельности и обществу в целом.
Вопрос о бессмертии в такой его трактовке, впервые выдвинутый Новиковым в «Утреннем свете», имел немалое значение как в жизнв русского общества, так и в истории русской философской мысли конца века. Новиковская точка зрения противостояла не только церковной доктрине, но и масонской идее бессмертия, окрашенной мистицизмом Характерно, что незамедлительно с опровержением этой точки зрения выступил идейный вдохновитель масонов-мистиков, руководитель ордена розенкрейцеров Шварц, и в специальном курсе лекций и в своем журнале «Вечерняя заря», где полемизировал с Новиковым. Начиная с «Утреннего света», в русских журналах последних десятилетий века непрерывно идет полемическая разработка идеи бессмертия, развивается борьба разных политических, классовых точек зрения. Завершением именно этой философской борьбы в России явился радищевский трактат «О человеке, о его смертности и бессмертии». Вне учета того, что этому трактату предшествовала долгая философская борьба и, прежде всего, борьба новиковской практической точки зрения со шварцевской масонско-мистической, нельзя правильно понять политическую направленность радищевского философского выступления.
Радищев в основах своего мышления — материалист. Этот материалистический характер философских его убеждений определил его эстетику. Все произведения, написанные до ссылки, утверждают примат материального объективного мира над духовною жизнью, сознанием человека. Сочинение, написанное в ссылке, — «О человеке, о его смертности и бессмертии»—есть развернутое обоснование материализма как единственного миросозерцания, дающего человеку мощное оружие познания природы, общества и себя самого.
Сочинение состоит из четырех «книг», которые как бы делят весь трактат на две равные и внешне противостоящие части. В первой «книге» раскрывается место и роль человека в природе и намечаются исходные положения для дальнейшего развития доводов. Вторая, опираясь на эти выводы, содержит доказательства смертности человека. В третьей и четвертой книгах, составляющих вторую часть, рассматриваются и оцениваются различные учения о бессмертии души.
Сочинение «О человеке» не сухой, академический трактат, — оно написано в общем эстетическом кодексе Радищева как своеобразное ху-дожествешюс произведение.
В «Путешествии из Петербурга в Москву» повествование ведется от имени героя, «уязвленного страданиями человечества». Сочинение «О человеке» написано как исповедь личности, обладающей «чувствительным сердцем». Герой этого сочинения не тождественен Радищеву, хотя и включает в себя черты автобиографические. Созданный Радищевым лирический образ человека, задумавшегося над коренными проблемами бытия, выясняющего свое место в природе, в обществе, заглядывающего бесстрашно в будущее, раскрывается перед читателем в своей богатой, сложной, напряженной интеллектуальной жизни. Как всегда, у Радищева его человек конкретен, исторически обусловлен. И в этом решающую роль играет автобиография. Он наделяет своего героя реальной, собственной биографией. И действительно, герой философского сочинения — это человек, «исторгнутый» из общества, сосланный в далекий Илимск, лишенный своих друзей, детей, погруженный в одиночество, ненавистное его природе. И в то же время лирический герой включает в себя типические черты своего современника. Для русского общества, как свидетельствуют многочисленные повременные издания, характерен был интерес к вопросу о месте и роли человека в природе и обществе, о его правах и обязанностях, о его земной жизни, о его смерти и возможном бессмертии. Выше уже говорилось, что первым эту проблему поднял Новиков. Масонские общества в своих собраниях обсуждали с религиозно-мистических позиций именно эти, глубоко волновавшие их «материи». Поэт Державин, прямо следуя за Новиковым, в частности за его философской статьей в журнале «Московское издание», пишет, в числе других своих стихотворений гениальную оду «Бог». Радищев, создавая образ своего лирического героя, наделяет его чертами, типическими для человека передовой части дворянского общества 70—80-х годов.
Вмешавшись в русский философский спор, Радищев развивает материалистическую точку зрения. Первые две «книги» его философского сочинения — блестящий анализ совокупности проблем, связанных с человеком, его жизнью и смертью, данных с позиций материализма. Система доводов, опирающихся к тому же на опыт всей предшествовавшей науки, отлично известной Радищеву, с неопровержимой силой доказывает смертность человека. Эти доказательства обнаруживают перед нами ясный, глубокий ум философа, мужественную мудрость русского человека, умеющего с твердостью взглянуть в глаза «вечности» и не испугаться, не пасть на колени в подлом страхе за свою «единственность». Недаром Пушкин, читавший это сочинение, был покорен этой силой научных логических неопровержимых доводов философа, этим спокойствием и твердостью человека. Что Радищев — материалист, для него было очевидным. Таким образом внесение в русский философский спор материалистических доказательств как единственно научных, а потому и единственно верных, есть первая общественная заслуга Радищева.
Но дело этим не ограничилось. Персонифицируя в духовной жизни своего героя философские споры, бушевавшие в русском обществе, Радищев стремится дать им объяснение, исходя из конкретных условии исторической жизни русских людей и природы человека вообще. Всем трем теориям — новиковской (практической, утверждающей «пользу от уверения», что душа человека бессмертна); религиозно-мистической у масонов и официально-церковной — свойственна идеалистическая вера в бессмертие души. При этом Радищев начисто отметает как вздорную и реакционную религиозно-церковную догматику о бессмертии как загробной жизни. Масонская точка зрения отвергается чистым, ясным и трезвым умом лирического героя, ненавидящего мистицизм. Так в поле зрения Радищева и его героя остается новиковское практическое рассуждение о полезности веры в бессмертие, о нужности для человека знания, что жизнь его не оборвется, что она имеет свое продолжение и после земных страданий.
Радищев и стремится объяснить, почему возникает желание этой вечной жизни у человека, зачем нужна ему эта надежда на будущее, в че.и общественный смысл утверждения «пользы от уверения», что человек бессмертен, и, наконец, каково ее философское содержание?
Последний вопрос решается Радищевым со всей категоричностью: каково бы ни было допущение бессмертия, «вечной» жизни — это есть идеализм, «пустая мечта». Но как ни далеко от науки и жизни это убеждение, оно есть явление объективное, свойственное человеку. «Желание вечности, — заявляет лирический герой Радищева, — равно имеет основание в человеке со всеми другими его желаниями». Разум человека с его беспощадным анализом явлений жизни, с его неумолимо логической силой научных доводов, прежде всего доводов опыта, — утверждает: человек смертен. Но сердце человека, «чувствительное», «уязвленное», трепещет от этой мысли: «Представим себе теперь человека удостоверенного, что состав его разрушиться должен, что он должен умереть. Прилепленный к бытию своему наикрепчайшими узами, разрушение кажется ему всегда ужасным. Колеблется, мятется, стонет, когда, приблизившись к отверстию гроба, он зрит свое разрушение».
Итак, жизнелюбие «чувствительного человека» — вот причина, заставившая его желать вечности. «Имея толикое побуждение к продолжению жития своего, но не находя способа к продолжению оного, гонимый с лица земли печалию, грустию, прещением, болезнию, скор-бию, человек взоры свои отвращает от тления, устремляет за пределы дней своих, и паки надежда возникает в изнемогающем сердце. Он опять прибегает к своему внутреннему чувствованию и его вопрошает, и луч таинственный проницает его рассудок. Водимый чувствами и надеждою, имея опору в рассудке, а может быть и в воображении, он прелетает неприметную черту, жизнь от смерти отделяющую, и первый шаг его был в вечность».
Но если «желание вечности» свойствешю природе человека, если жизнелюбие толкает его на поиски надежды — этой «сопутницы его намерений», — значит нельзя не считаться с ним. Церковники, попы и шарлатаны-мистики пытаются использовать это «трепетное» желание человека в своих корыстных целях, закабаляя душу, заковывая ее в кандалы нелепо лживых обещаний загробной жизни, требуя за это смирения и покорности здесь, на земле. Поэтому лирический герой, окидывая умственным взором все известные ему системы, останавливается с благодарностью на воззрениях Новикова. Он дает человеку столь нужную ему надежду на вечность, на бессмертие, указывая, что путь к этому бессмертию — чистое, патриотическое служение, общественно-активная деятельность на земле. Прямо продолжая новиков-ские статьи в «Утреннем свете» и «Московском издании», Радищев пишет:
«Едва ощутил он (человек. — Г. М.) или, лучше сказать, едва возмог вообразить, что смерть и разрушение тела не суть его кончина, что он по смерти жить может, воскреснет в жизнь новую, он восторжествовал и, попирая тление свое, отделился от него бодрственно и начал презирать все скорби, печали, мучительства. Болезнь лютая исчезла, как дым, пред твердою и бессмертия коснувшеюся его душею; неволя, заточение, пьстки, казнь, все душевные и телесные огорчения легче легчайших паров отлетели от духа его, обновившегося и ощутившего вечность». Так решается Радищевым третий важный вопрос: зачем человеку нужна надежда на вечность. Далее, он бесконечно усиливает впервые развернутую Новиковым идею общественной пользы от уверения в бессмертии. Многократно и настойчиво Радищев, вместе со своим лирическим героем, ставит этот вопрос совершенно определенно: «Будущее положение человека или же его будущая организация проистекать будет из нашея нынешния», «Блаженство твое (человека. — Г. М.)—совершенствование твое—есть твоя цель. Одаренный разными качествами, употребляй их цели твоей соразмерно, но берегись, да не употребишь их во зло». «Ты в себе заключаешь блаженство твое и злополучие. Шествуй во стезе, природою начертанной, и верь: если поживешь за предел дней твоих и разрушение мысленности не будет твой жребий, верь, что состояние твое будущее соразмерно будет твоему житию». И, наконец, по-радищевски лаконично: «Ты будущее твое определяешь настоящим».
Все эти императивные указания человеку, жаждущему вечности, это выдвижение активной деятельности на земле, деятельности, презирающей «скорбь, печали и мучительства», заточение, пытки и казнь, как условие бессмертия, придавали радищевскому сочинению общественно-политический смысл. Он, мудро учитывая реальное состояние умственных запросов русского общества, показывает не только сильные, но и слабые стороны духовных исканий русских людей, объясняет появление этой «жажды вечности» и как истый практический деятель и революционер находит путь и способ общественного использования этих индивидуальных особенностей современного ему человека.
Развивая в двух последних «книгах» эти проблемы, Радищев ни на минуту не забывает, что в первых двух он твердо отверг бессмертие и научно доказал смертность. Поэтому он непрерывно, на каждом шагу подчеркивает, что яаухе, логике, правде и практике здесь противопоставляется надежда, желание «чувствительного сердца», вера, «пустая мечта», «сон». Этот условный, предположительный, желаемый характер приводимых доводов подчеркнут стилистически. Читателю непрерывно говорилось: помни, в третьей и четвертой книгах ты вступаешь в область догадок, в область гадательную. Доказать бессмертие нельзя. Только шарлатаны могут приводить доводы и доказательства. В бессмертие как потребность человечесхого сердца можно только верить. И если человеку эта вера помогает жить, если эту веру можно использовать для повышения его общественно-политической активности, — пусть человек утешает себя мечтой о вечности. Вот почему конструкция фраз в последней части сочинения включает в себя как обязательный элемент слово «если». Вот почему всякий раз, как только Радищев переходит к итоговым выводам о бессмертии, у него неизбежно появляется все то же «если». «£с.ш поживешь за пределы дней твоих»... «гесли возможно... постигнуть, что цель на земле и по смерти одна и та же», «если сия постепенность... не есть пустой вымысел и напрасное воображение», «если не можно нам заключить с уверением, что душа бессмертна, если в доводах наших нет очевидности»... И так всякий раз. Несомненно, и эта условность, и искренние восклицания взволнованного лирического героя в самом конце своих размышлений о бессмертии («О возлюбленные мои, я чувствую, что несуся в область догадок, и, увы, догадка не есть действительность»), и вся система аргументации, идущей от сердца, от чувства, от желания, — все это противостоит незыблемым научным доводам первых двух «книг» и создает полную гарантию правильного понимания и усвоения радищевских материалистических убеждении, не оставляя никаких лазеек для утверждения возможного доказательства бессмертия духа.
Радищев, своим сочинением подводя итог философской полемике, со всей убедительностью показал, что общественно оправданная позиция Новикова в этом споре базируется на шаткой идеалистической основе, и в этом ее слабость, ограниченность и опасность. Это было второй общественно-политической заслугой Радищева. Своим сочинением из далекого Илимска, через все преграды, установленные деспотизмом, он приходил на помощь русскому просвещению, вооружая его политически, укрепляя его философски.
6 ноября 1796 года в Петербурге скончалась Екатерина II. Вступивший на престол новый император Павел I, люто ненавидевший свою мать, после ее смерти позволял себе отменять ее решения, поступать по-своему — наказывать ее любимцев, миловать тех, кого она преследовала. В этих условиях оказалось возможным ходатайствовать о смягчении судьбы двух русских просветителей. Так был выпущен из Шлиссельбургской крепости Новиков, так 23 ноября был подписан указ о возвращении Радищева из Илимска.
Вновь изменилась судьба Радищева, с самого детства находившаяся в зависимости от политических событий в России. Только 16 января 1797 года дошла до Илимска весть об освобождении. Радищев немедленно двинулся в путь. Выезжал он не один—с ним ехала его гражданская жена Елизавета Васильевна Рубановская, мужественно прибывшая к нему в Илимск, ехали дети. «Мы выехали,— сообщает Радищев, — при стечении всех почти илимских жителей в три часа пополудни». Морозы стояли тогда отчаянные. В дороге занемогла Елизавета Васильевна и в Тобольске, после тяжелой болезни, 7 апреля скончалась. Возвращение из Сибири было скорбным.
Радищев едет через Сибирь и Урал, спускается по Волге и всюду внимательно и зорко всматривается в кипящую вокруг него жизнь, делая многочисленные заметки в своем дневнике. В июле 1797 года он прибыл, наконец, в Немцово, в отцовское имение под Москвой, где ему было приказано поселиться. Здесь Радищев проводит четыре года. И это было продолжением ссылки. Он находился под наблюдением полиции, ему был запрещен выезд из деревни, за его поведением зорко наблюдали десятки чиновников, донося обо всем императору Павлу. И опять Радищев с головой уходит в работу. Продолжая занятия экономиста, он пишет сочинение «Описание моего владения». Оставаясь всегда самим собой, ощущая «величество свое», величество свободного человека, Радищев и здесь, в этой второй ссылке, все тот же, каким был, когда писал «Путешествие», когда писал сочинение «О человеке». Естественно, поэтому, что в своем научном трактате он доказывает экономическую невыгодность крепостного права и тем самым с новых позиций выступает против ненавистного рабства.
В Немцове же Радищев возвращается к поэзии. Пишет «богатырскую повесть в стихах» «Бова»; вдохновленный только что найденным «Словом о полку Игореве», сочиняет «Песни, петые на состязаниях», работает над большой историко-философской поэмой «Песнь историческая». Здесь же готовится им историко-литературное сочинение «Памятник дактило-хореическому витязю».
11 марта 1801 года заговорщики убивают Павла. На престол всходит император Александр I, и вновь резко меняется судьба Радищева. Александр приближает к себе Воронцова, тот не забывает о своем ссыльном опальном друге, и через четыре дня после воцарения Александра издается специальный указ, которым Радищев восстанавливается во всех правах, освобождается от надзора, зачисляется на службу в Комиссию по составлению законов.
15 сентября 1801 года, после одиннадцатилетнего отсутствия, Радищев возвращается в Петербург. Кончился XVIII век, ознаменованный вооруженными выступлениями народа за свою свободу. Радищев пишет оду «Осмнадцатое столетие», мудрый философский итог политической истории века, и восклицает: «Нет, ты не будешь забвенно, столетье безумно и мудро». Долго новые поколения будут помнить о нем и обращаться к нему, потому что «незабвенно столетне» «радостным смертным дарует — истину, вольность и свет,— ясно созвездие вовек».
Служебные обязанности невольно ввергали Радищева в большую политическую авантюру, затеянную Александром. Молодой император оказался достойным внуком овоей царственной бабки. Политика демонстративного либерализма была им отлично усвоена. Он начал свое правление буквально с того же, с чего начинала когда-то Екатерина. Та собрала Комиссию по составлению нового Уложения, он создал Комиссию по составлению Законов. Правда, Комиссия Александра была не выбранной, а назначенной, и состояла не из депутатов, а из чиновников. Но зато в нее был назначен Радищев. Имя Радищева-революционера, ненавистника рабства и деспотизма, было отлично известно самым широким кругам русского общества. Вынуждаемый обстоятельствами, Радищев мужественно приступил к работе, не разделяя либеральных иллюзий некоторых групп дворян, не веря Александру («То нет и до окончания мира примера, может быть, не будет, чтобы царь упустил добровольно что-либо из своея власти, седяй на престоле», — писал он еще несколько лег назад). Несомненно, Радищев понимал всю эту гнусную «фарсу» и оттого чувствовал свое двойственное, трудное положение. Исполняя свой долг и работая, он подавал один проект за другим, требуя их разбирательства и обсуждения. Это не могло нравиться в Комиссии, где никто не занимался делом всерьез. Домогательства Радищева разоблачали ее бездейственность. Это не могло не стать достоянием гласности. На Радищева начали кричать, ему стали угрожать. За убеждения, выраженные в поданных им проектах законов, его стали зло называть «демократом».
Перед Радищевым к 1802 году со всей остротой встал вопрос — что же ему делать? Участвовать в политической авантюре монарха, превращаться в орудие деспотизма? Этого он не мог допустить. Бороться? Но как? За плечами уже пятьдесят три года, подорванное здоровье, усталость. Уйти в отставку — это значило бы смириться, а смирение превращало в нравственного калеку. Смириться не могла мятежная душа Радищева. Тогда оставался выход, подсказанный ему еще когда-то Ушаковым.
Обсуждая и обдумывая это наставление «вождя своея юности», он еще в «Путешествии из Петербурга в Моакву» писал о крайнем и последнем выходе, который существует у человека, подвергающегося гонениям. Этот выход — самоубийство, смерть, которая должна стать общественным актом. Он писал: «Если ненавистное счастье истощит над тобою все стрелы твои, если добродетели твоей убежища на земли Не останется, если, доведену до крайности, не будет тебе покрова от угнетения, тогда воспомни, что ты человек, воспомяни величество твое, восхити венец блаженства — его же отъять у тебя тщатся. Умри».
Народ, доведенный до крайности, восстает. Человек, исчерпавший все возможности борьбы, мужественно умирает, своей смертью протестуя против режима рабства и насилия, осуждая и вынося приговор ему. Самоубийство его, Радищева, должно было лечь позорным пятном на все александровское царство. Великий ненавистник рабства кончает с собой в момент работы над сочинением новых законов — значит, что-то зловещее, деспотическое таится за спиной этого либерального царя. Радищев понимал это и решил в последний раз своей жизнью послужить русскому народу, послужить делу разрушения общественных иллюзий, делу воспитания «зрителей без очков». 11 сентября 1802 года в 9 часов утра он принимает яд и в страшных мучениях ночью умирает.
Молодые просветители и литераторы — радикально настроенные ученики и последователи Радищева, руководители «Общества любителей словесности, наук и художеств» — почтили память первого русского революционера. Иван Пнин написал стихи на смерть Радищева, в которых он выразил великую скорбь: «Уста, что истину вещали, увы, навеки замолчали, и пламенник ума погас». Другой поэт и общественный деятель Иван Борн в открытом заседании «Общества» прочел свои стихи и статью, посвященные памяти Радищева, где решительно заявлял: мы живем под управлением такого монарха, когда «пьют патриоты смерти чашу».
Так кончилась отважная жизнь мятежника и революционера, жизнь человека, перед которым трепетали монархи. Наступала новая, вечная жизнь в памяти благодарного потомства. Ученики и последователи Радищева бережно понесли навстречу новым поколениям его великое наследие.
На имя, на творчество Радищева самодержавие наложило запрет. До первой русской революции 1905 года не могла быть напечатана его мятежная книга «Путешествие из Петербурга в Москву». И, несмотря на это, Радищев органически и властно вошел в жизнь народа, его творческое наследие оказалось тем прочным фундаментом, на котором строилось в XIX веке великое здание русской литературы, русской общественной мысли.
--->>>
